— Разве вы заплатили за него сто тысяч долларов? Родни
Голдкрест провел толстым пальцем по вороту промокшей рубашки.
— Ну, между нами говоря, мне оно обошлось
дешевле, — замялся он. — Но все равно деньги были заплачены немалые.
Моя жена обожает, когда ее имя упоминают в газетах, вот я и назвал эту сумму
газетчикам.
— И теперь оно пропало? — переспросил Пол.
— Как сквозь землю провалилось, мистер Кросби. Получив
вашу телеграмму, я понял: все рухнуло. Знаете, если бы какой-нибудь
коллекционер заплатил бешеные деньги за это ожерелье или хотя бы предложил их,
это сделало бы моей жене хорошее паблисити. Малышка обожает рассматривать свои
фотографии в газетах. Вы ведь знаете, каковы эти женщины. Забавный народ.
— Да, я понимаю, — кивнул Пол Прай. — Какое
ужасное несчастье. Камни для этого ожерелья поступили из источника, который я
сейчас не стану оглашать. Но я уверен — мой шеф раскошелился бы ради них на
двести пятьдесят тысяч долларов.
— Видите ли, бриллиант бриллианту — рознь. Все зависит
как от самих камней, так и от огранки и полировки. Так вот, был в свое время
огранщик, который достиг поразительных результатов в деле обработки алмазов,
поступающих из определенных мест.
— Я, естественно, не стану вдаваться в детали, мистер
Голдкрест. Хочу сохранить в тайне имя моего клиента да и предотвратить резкий
скачок цен на некоторые виды бриллиантов. Но, уверяю вас, не случись этого
злополучного ограбления, фотография вашей жены красовалась бы в каждой местной
газете, в разделе светской хроники. Она была бы гордой обладательницей
ценнейшего ювелирного украшения. Ну, а о репутации женщины с тонким
художественным вкусом нечего и говорить!
Глаза Голдкреста радостно заблестели.
— Вот-вот — «с тонким художественным вкусом». Об этом и
мечтает моя крошка. Для нее это своего рода рубеж. Знаете, это ведь нелегко —
вот так, с ходу, пробиться в высшее общество. Мы переехали сюда, чтобы быть на
уровне. Столько намучились — лишь бы только не ударить лицом в грязь. А чего
добились? Нет, я совсем не против, — мечтательно продолжал он. — Она
— моя крошка, женщина, о которой я забочусь. У нее своя цель. Газетчики нас не
забывают. Мы приманиваем ребят сигарами и виски, и все время даем фотографии,
да только без толку.
Пол Прай перебил его:
— Печально, конечно. Тем более, что мой босс занимает в
обществе видное положение. Но с этим, похоже, ничего не поделаешь. Пожалуйста,
сохраните в тайне мою телеграмму и мой визит. На тот случай, если вы нападете
на след ожерелья — я в отеле «Баргемор». Только никому ни слова.
Голдкрест поспешно кивнул.
— Я умею держать язык за зубами. Но хотелось бы
познакомить вас с моей крошкой. Она немного взбудоражена, но с удовольствием с
вами увидится. Мы много говорили о вашей телеграмме. Подождите здесь — я сейчас
приведу ее.
Родни Голдкрест с некоторым усилием оторвал свою громадную
тушу от кресла и величаво выплыл из комнаты.
Через несколько минут он возвратился с сияющим лицом.
Рядом с хозяином дома шла упитанная матрона. Как и ее муж,
эта женщина была предрасположена к полноте. На левом виске дамы отчетливо
проступал рубец, но массивный подбородок и толстая шея свидетельствовали, что
одним ударом ее надолго из седла не вышибешь.
Пол Прай знал, что раньше она служила официанткой в
заведении, приторговывавшем виски из-под прилавка. И вдруг у ее мужа начался
стремительный рост благосостояния. Теперь эта женщина пыжилась в стремлении
продемонстрировать свою культуру.
— Вот моя крошка, — с гордостью объявил
Голдкрест. — А это, дорогая, Джордж Кросби, джентльмен, который
телеграфировал, что хочет сделать нам выгодное предложение по поводу ожерелья.
Женщина жеманно улыбнулась. Пол Прай отвесил низкий поклон.
— Я искренне рад и польщен, миссис Голдкрест. Человек с
таким великолепным вкусом, выбравший столь редкую вещь, заслуживает всяческого
восхищения. Ваша потеря тяжела вдвойне. Если ожерелье — это действительно то, о
чем я думал, ваша фотография попала бы на первые страницы газет в течение
сорока восьми часов. Вы прослыли бы дамой изысканного вкуса, тонко
разбирающейся в произведениях искусства. Если бы вы продали эту вещь, ваше имя
связывали бы с именем самого богатого и выдающегося коллекционера драгоценных
камней.
Женщина с сожалением вздохнула, и от этого вздоха платье на
ее груди всколыхнулось, как от миниатюрного землетрясения.
— Ну разве не ужасно? — почти простонала
она. — Ведь я именно об этом и мечтала. Пол Прай понимающе кивнул.
— Ну, возможно, в будущем что-то и обнаружится, —
многозначительно сказал он. — Только пообещайте мне: вы никому не скажете
ни слова о моем визите и не выдадите моего имени газетчикам.
— Конечно, конечно, — заверил его
Голдкрест, — мы обещаем.
Однако его жена заколебалась.
— Ну хорошо, — наконец проговорила она. — Но
можно хотя бы рассказать, что вы считаете ожерелье настоящим шедевром, а меня —
женщиной с тонким вкусом?
Пол Прай в ужасе подскочил.
— Нет, нет, — повысил он голос. — Моему боссу
очень не понравится упоминание о моей миссии сейчас, когда ожерелье исчезло.
— Понятно, — разочарованно вздохнула миссис
Голдкрест.
Пол Прай низко поклонился, пробормотал обычные в таких
случаях любезности, надел пальто, взял шляпу и трость и поспешно вышел.
Когда за ним захлопнулась дверь, Голдкрест вопросительно
посмотрел на жену.
— Родни, — произнесла она твердым голосом. —
Звони немедленно репортерам и скажи, пусть мчатся к нам со всех ног. У меня
есть для них стоящий материал.
Теадкрест потупил глаза.
— Нельзя болтать им об этом коллекционере,
дорогая, — напомнил он.
Крошка нетерпеливо топнула ножкой.
— Родни, — прошипела она, — не валяй дурака!
Звони репортерам!
Пол Прай вошел в свой гостиничный номер и недовольно смерил
взглядом Рожи Магу, который, развалясь в кресле, держал на коленях телефон.
— Кто-нибудь звонил? — спросил босс.
— Еще бы!
— Репортеры?
— Они самые. Все старые трюки перепробовали. Подавай
им, видишь ли, Джорджа Кросби. Пол Прай ухмыльнулся:
— Ты им что-нибудь сказал?
— Сказал, что вы вышли и неизвестно когда вернетесь.
— А что они спрашивали?
— Спрашивали, чем вы занимаетесь, сколько вам лет.
Правда, что вы интересовались бриллиантами Голдкреста, думаете ли вы, как можно
вернуть похищенное. Интересовались, действительно ли вы назначили награду в
двадцать пять тысяч долларов тому, кто вернет бриллианты. Да мало ли чего еще
спрашивали — всего и не упомнишь.
