«Бом-бом-бомм!»
Больно! Как же больно, господи!
Я застонала, вытянувшись на полу стрункой. Боль прошивала все тело, и я все сильнее теряла связь с реальностью. Если потеряю совсем, то умру. Тьма уничтожит Пилия и, может быть, весь Дигон, разорвет мне сердце, а потом расслоится снова на тысячи бессознательных теней, которые будут мучить и так настрадавшихся женщин. И сама богиня не найдет покоя. И никто из нас не найдет.
Я могу, я должна взять тьму под контроль.
Я сжала зубы, готовясь к новой боли, но тьма решила пойти другим путем.
Перед глазами быстро-быстро замелькали кадры, картинки прошлого – моего, Йолы и мертвой богини. Они тасовались, смешивались, а потом наконец превратились в единое полотно.
Я видела испуганные глаза мальчишки, ради которого Первая пожертвовала своей жизнью. Его рыжие вихры, тоненькие запястья. Невольно ощутила к нему прилив нежности – чувствами не своими, а богини. Мой милый добрый мальчик! Мое дитя, которое я причастила к своему миру, провела между миром людей и миром богов! Мое дитя, в котором осталась часть меня. Мое рыжее счастье…
А потом лицо мальчика начало меняться. Поплыли, но тут же стали четче, резче, по рыжим огненным волосам рассыпалась соль седины. И на его месте оказался другой. Его потомок. Сын с рыжими, как лисий хвост, волосами и с голубыми глазами матери. Мелькали лица – одно за другим. Они старели на моих глазах, и раз за разом я наблюдала за преемственностью. Менялись черты, менялись оттенки рыжего в волосах, но что-то неуловимое оставалось неизменным во всех этих людях. Кровь? Порода?
Сколько их, этих мальчиков с рыжими волосами, так похожих друг на друга?
Последний ребенок неуловимо мне кого-то напомнил. Кого? Вот исчезла детская припухлость с щек, вот четче проявились скулы, длиннее стали волосы, уйдя из медной рыжины в темный каштан. Блеснули яркой зеленью глаза. Дерек! Дерек Ват Йет! Он серьезно смотрел прямо на меня, был таким спокойным, собранным, таким сильным и смелым! Мой мальчик! В сердце опять заболело, но теперь от нежности, от любви к нему, к такому родному…
А потом картинка сменилась – мертвое лицо, по каштановым прядям стекает кровь, на белой коже – алые дорожки, которые бегут, бегут, впитываются в ковер все сильнее, все больше. Ощущение страшной потери на миг парализовало меня, и я испытала такое горе, что боль до этого была и не болью вовсе. В этот миг я поняла, что страдания божества – это не страдания человека. Мы всегда можем отвлечься от горя хотя бы на секунду, чтобы не сойти с ума. Наш разум может защитить сам себя забвением, может прервать страдание чем угодно, даже навязчивой мелодией. У богов такой привилегии нет. Они чувствуют по-другому, совсем не так, как люди. Они не могут отвлечься, не могут забыть, если их создание цельно. Они всегда на пике.
Я понимала это и слушала свою тьму, которая молила меня ее отпустить. Она изо всех рвалась мстить, она не могла сдержаться, она не могла терпеть. И она не могла лечить, не могла исцелять сейчас – только убивать, только разрушать. От ее сознания не осталось ничего, кроме боли потери, она была дезориентирована, она не могла себя контролировать.
Зато могла я.
Контроль. Мне нужно загнать тьму под кожу, мне нужно контролировать себя. Дыхание. Так, дыхание и цифры.
Перед глазами возникли бухгалтерские выкладки, ровные столбцы в Excel, но очередная порция боли меня совершенно дезориентировала. Боль прокалывала от сердца все тело, даже кончики пальцев на ногах, даже десны. В глазах потемнело, и выкладки вместе с цифрами испарились.
Теперь мне приходилось прикладывать усилия для того, чтобы просто оставаться в сознании. Я, валяясь на полу в чужой крови, уже даже не плакала – это было слишком больно. На несколько мгновений я уже теряла сознание, но тут же приходила в себя. Но я уже ничего не понимала.
Дышать? Не спать? Почему? Так же хорошо, правильно, так нет боли… В какой-то момент я забыла и про тьму, и про Дерека, погружаясь в небытие. Разорвется сердце? Значит, так тому и быть.
...Громкие звуки извне снова прояснили мое сознание. Кто-то кричал в холле. Какий-то… очень знакомый голос. Мужской, но чуть истеричный, с тонкими нотками. Кто так говорит? Чей это голос? Недовольный, громкий, немного капризный.
Я зацепилась за этот голос сознанием отчаянно, как умирающий человек скрюченными от судорог руками и ногами рвется на поверхность воды, чтобы в последний раз глотнуть воздуха. В голове на мгновение прояснилось. Через несколько секунд я смогла разобрать слова.
– Дерек! Какого черта! Как отец?! Почему ты мне ни разу не ответил?! Я пишу тебе каждый день! Мы не так договаривались! И почему у тебя дверь открыта, а?
«Ты, что ли, темная? Обычная девка!» – всплыл в голове голос и наслоился на то, что я слышала сейчас.
Малек!
Сын императора! Он же умер! Похищен!
Отец… Не договаривались… Это значит, значит, что…
Больно!
Тьме надоело себя контролировать, и она рванула мое несчастное сердце снова.
– Перестань! Прекрати! – крикнула я из неизвестно откуда взявшихся ресурсов организма. Бешено, как машина, заработал мозг – видимо, на адреналине. Я сопоставляла, параллельно беря свои эмоции и эмоции тьмы под контроль.
Значит, это Дерек подговорил Малека исчезнуть, сделать вид, что его похитил Дигон. Зачем? Чтобы отец-император подписал указ о разрешении военных действий, конечно! Нет, ну какова сволочь!
Это была не та эмоция. Это была фатальная ошибка. Тьма, сплетясь с моей злостью, стала мне не по зубам, и, рванувшись в последний раз, освободилась, уносясь сквозь пространство туда, в Дигон, чтобы отомстить за смерть родного, близкого человека. Вырываясь, она в последний раз полоснула в груди болью, холодом, и я ничего не успела сделать.
Только тяжело перевернулась на бок, подтянула колени к груди в защитном жесте и закрыла глаза, пытаясь не обращать внимание на холод. Теперь мне точно осталось недолго. Как и Пилию, и Дигону, и, может быть, всему миру. Только тьма продолжить страдать еще многие века, и вместе с ней будут страдать другие.
Я не смогла ничего.
И теперь с этим чувством я должна умирать. Как стыдно…
Перед закрытыми глазами снова замелькали картинки – теперь только мои и, на удивление, Йолины. Ее память мне снова стала доступна – видимо, тьма, придя в собственное сознание, поспособствовала тому, чтобы я забыла хотя бы об одной личности в себе.
Менялись лица перед глазами – подруги Йолы в школе рабов и мои одногруппницы, мой бывший муж и бывший хозяин Йолы… Замелькали бумаги, цифры – мои родные и местные закорючки. Буквы, письма, указы.
Неожиданно все остановилось на одном единственном моменте. Вот рука Йолы старательно выводит приказ, за ним – еще один. Приказы тайные, и это должен был делать главный секретарь, но по обычному головотяпству перепись бумаг упала на Йолу. Рабыня – это же как рука или нога. Чего она там может думать? Собственность, которая не сможет предать и вообще открыть рот.
