Бог умирал.
***
Когда Акатош вышел на арену в первый раз, Зар ощутил от него такой сумасшедший всплеск эмоций, что он пробил его врожденную защиту. Чувства бога затопили его сознание с головой, что для Зара было практически невероятным – долгие годы жизни с его даром приучили его всегда держать себя под контролем. Сейчас же контроль пал. Там, где раньше была стальная ментальная стена, оказался мятый картон.
Зар, подчиняясь ощущениям, заглянул в разум Акатоша и едва сдержал крик. То, что он ощутил в его сознании, не могло принадлежать человеку. Спасаясь от чужого огня и ярости, которые стремились выжечь его разум, Зар скользнул глубже, в память. И замер, потрясенный еще больше. Века на дне моря, голубые фосфорные нити, связывающее тело, отчаяние, жалость и любовь... Мелькнула тоненькая беловолосая фигурка женщины, рассыпающаяся на капли воды. «Богиня», – выдохнул про себя Зар. Он зачарованно наблюдал за сменяющимися образами: дети, ставшие королями, божественный остров, беловолосые девочки, играющие на песчаной косе, перламутровая ракушка на мужской ладони – впервые созданное творение бога разрушения. А до этого – огонь, прах, смерть, которые полыхнули в его голове страшной болью. Зар поспешил покинуть сознание бога и едва не запаниковал, поняв, что не может. Испугавшись, он резко рванулся из чужого разума. Это было больно – словно прилипнуть языком в сильный мороз к железной трубе и, освобождаясь, дернуться изо всех сил.
– Не человек… – прошептал Зар. Сознание бога, который жил долгие века, было настолько глубоким и затягивающим, что Зар все никак не мог оправиться от шока.
Вывели его из этого состояния глаза иномирянки, полные слез. Теперь картинка сложилась полностью. Все встало на свои места.
Когда на арену вышел Акатош – бледный, бессознательный – Зар снова осторожно заглянул в его сознание и опять был поражен. От прежнего убийцы и яростного бога не осталось ничего. Сожаление, намного большее, чем и у сотни раскаивающихся людей, смешивалось с обреченностью. Эти чувства были для Зара как набат – громкие, цельные, яркие. Разум бога ничем не походил на разум обычного человека.
Зар с самого детства знал природу людей. Спустя несколько часов после того, как он родился, его уже бережно несли в особенный дом, где воспитывались такие же драгоценные дети, как и он. Дар менталиста в их краях был редок, еще реже случалось, чтобы чтец мыслей мог работать на расстоянии. Поэтому таких детей признавали драгоценной собственностью государства и воспитывали в соответствии с политическими нуждами. Нет, детей не окончательно забирали от родителей – им позволяли общаться и любить друг друга. Никто не ломал им психику, по крайней мере, прямо. Воспитывали строго, учили контролю, психологии и еще бог весть чему, параллельно старательно вливая в уши о необходимости помощи в государственных делах.
Только вот с Заром это не прокатило. Обычно менталисты могут считывать недавние события или воспоминания, которые человек старается скрыть. Зар же видел суть людей, притом намного более объемно: картинка складывалась не только из памяти, но и из чувств, эмоций. Когда это поняли воспитатели, было уже поздно.
Нет, их, конечно, учили на совесть, и особенно – бесстрастности. Заставляли чувствовать то, что нужно, а все, что выходило за рамки положенного – жестко обрубалось. Только вот особенность Зара не учли.
Мальчишкой он впервые взбунтовался.
Это случилось на невольничьем рынке, куда его и других ребят привели на урок, чтобы те начинали учиться понимать людей других народов и стран.
Зар был потрясен от увиденного, он едва не умер там, по привычке открывшись для чтения других. Столько боли и страданий, собранных в одном месте… Это было словно удар железным ломом по лицу.
Зар ошалело смотрел на своего товарища, который, подойдя к клетке со смуглой испуганной женщиной, с воодушевлением ее читал. Радостно сверкнул глазами, прокричал что-то восторженно учителю, хвастаясь успехами. Подбежал к другой клетке с мальчиком, его ровесником…
Неужели он не видит? Он что, не понимает, что мать того мальчишки из клетки убили на его глазах? Что отца, который был на этом же рынке, уже продали? Что его руки трясутся от страха, а на грязных щеках – дорожки от слез? Неужели он не понимает, что чувствует тот мальчик?
Товарищ расхохотался, радуясь очередному успеху.
– Он думает о том, что хочет всех нас убить! – в восторге орал он.
Надсмотрщик нахмурился, злобно посмотрел на забившегося в клетку паренька, стегнул по решеткам плетью, что-то прошипев сквозь зубы.
Зар (звали его тогда, конечно, не так) на всю жизнь запомнил то утро: радостных товарищей, которые, как быстрые хорьки, перебегали от клетки к клетке, страх, висевший в воздухе, как густой кисель. Обрубленные хвосты потрепанных плеток с металлическими шариками на концах и надоедливый звон, когда плетка с силой била по клеткам. Рык надсмотрщиков, их грязные, мерзкие мысли, похабные, отвратительные.
Он видел в сознании того жирного рабовладельца, что он хотел бы сделать с мальчишкой и что он бы при этом испытал.
Это стало последней каплей – Зар тогда просто упал, потеряв сознание – не выдержал силы обрушившихся на него чужих эмоций.
После этого он в первый раз сбежал. Собрал все свои ценные вещи, намереваясь выменять на них мальчишку-раба. Добрался до рынка, но мальчика нигде не нашел. Там-то его и схватили: злого, ревущего… Сколько ему тогда было? Лет десять?
Тогда-то на его теле и появилась первая вязь татуировок – своеобразные клейма-привязки, которые нельзя свести. За ней сразу – другая: татуировки-обереги, которые помогали сдерживать дар тогда, когда это нужно. И третья – с соком ядовитых трав, которая должна была до определенного предела атрофировать эмоции. Но это, к сожалению, мало помогло.
Зар сбегал постоянно, задыхаясь в доме, в котором рос всю жизнь. Именно тогда он, чтобы не сойти с ума, научился защищаться.
Прошло много лет. Зар, как и положено, поступил на службу государству. Бунтарский дух внешне испарился. Только вот внутренне он рос и креп. В какой-то степени, именно благодаря ему и его дару в его стране рабство стало незаконным. Ради того мальчика с испуганными глазами и испачканным лицом, который сидел в углу клетки. Который, вероятно, прожил очень недолго и умер мучительно и страшно.
Обостренное чувство справедливости всегда мешало Зару жить спокойно и сыто, живя у государственной кормушки. Его всегда тянуло влезть, вмешаться, и за это ему неоднократно доставалось.
В тот момент, когда голубая вспышка непонятного происхождения забросила его в другой мир, Зар уже несколько лет находился в особой тюрьме: его вольнодумство не оставило другого шанса, а редкий дар не позволил правителю его убить.
Поэтому ему приходилось читать всякую шваль, которую приводили глухонемые палачи. Сидя в тюрьме, особо не попривередничаешь.
Зар понял, что он в другом мире, почти сразу. И человека, который встретил его, прочитал мгновенно. Тяжко вздохнул, понимая, что попадает из одной переделки в другую, и снова оказался в тюрьме. Но на этот раз ему хотя бы не пришлось лезть в мозги преступникам разной степени сволочизма. Да и с людьми Ирдана, надсмотрщиками, за годы заключения отношения сложились теплыми, даже почти товарищескими. Его выпускали «недалеко погулять», он ел со всеми за общим столом и понемногу привыкал к новому миру.
