— Эх, друг, — Лешка принял чайник у Мируны и разлил темную ароматную жидкость по большим глиняным кружкам. — Я тебя понимаю. У меня и у самого такое уже не раз было, когда ты сам не знаешь, как и для чего тебе стоит жить дальше, а руки так опускаются, что не хочется вообще ничего делать. Но, поверь мне на слово, друг, жить всегда есть ради чего. Семья, Родина, Дело — вот навскидку только три самых главных ценности, ради чего стоит дальше жить. Семья — она у тебя еще будет. Встретишь ты ту девушку, Курт, которую полюбишь. Родите и воспитаете с ней детей, и уже даже хотя бы в этом будет смысл всей твоей жизни. Дело, хм, ну а что дело? Руки, ноги и голова — все, слава богу, у тебя на месте. Опыт у тебя уже огромный. Ты, вон, вспомни, даже целым десятком своих подручных руководил в оружейной мастерской. Купишь на первое время небольшое помещение на новом месте, начнешь с самого малого, да, вон, хотя бы те же подковы или гвозди будешь ковать. Уж они-то всегда людям будут нужны. Запаяешь один, второй, третий медный таз для мясной лавки или для винокурни. Отремонтируешь механизм на мельнице какому-нибудь богатею. Рессоры для кареты ему поправишь. Кремневку у местного помещика отладишь. Слава о тебе пойдет, так еще и заводик сможешь основать и передашь его седым старцем своим детям и внукам. Эдакий механический завод по выпуску прессов «Шмидт и компания». А что, звучит! — и он с улыбкой подмигнул другу. — А если серьезно, то и третье, то бишь Родина, у тебя уже тоже есть. Россия, как бы ее и где ни хаяли, — это страна с веротерпимым, трудолюбивым и приветливым народом. А к мастерам-немцам у нас издавна особое уважительное отношение, как к людям самой высокой трудовой и личной культуры. Множество немцев у нас и в командовании армии, и в заводских, да и в коммерческих предприятиях на руководящих постах состоит. А ты, вон, медаль даже имеешь, кровь за нее, за Россию-матушку, на поле брани проливал, людьми в бою командовал. Семья, Родина, Дело — все это будет, друг, а помимо этого и еще много чего тебе со временем откроется. Главное, Курт, — это жить и идти дальше. Ты же и сам знаешь поговорку, что только идущий осилит дорогу, а тот, кто действует, преодолеет все препятствия. Вот и считай, что сейчас для тебя открывается совсем новая дорога. Интересная и полная тайн. И тебе их, идя дальше, открывать еще и открывать.
Алексей замолчал и внимательно посмотрел на Курта. Тот поставил свою кружку на стол и глубоко задумался. Наконец, как видно взвесив все только что сказанное, он поднял глаза на друга.
— Ты опять прав, Алексий, все есть так, как ты и сказать. Руки, ноги, голова есть, и теперь даже деньги есть, чтобы начать новый дело на совсем новый место. Мы будем жить новый жизнь, да?
— Будем жить, друг! — усмехнулся Алексей и пожал протянутую ему руку.
— Спасибо, мой друг, — поблагодарил его Шмидт. — У меня быть так плохо на душе, и я совсем не знать, как жить дальше, а теперь я готов идти по этот дорога и бороться за свой жизнь дальше. Главное, только правильно все начать.
— Ты еще не решил, куда направишься? — Алексей чутко уловил сомнение в его последней фразе.
— О найн, нет, нет, — покачал он головой. — Россия — это такой большой страна. В ее просторах можно легко затеряться. Если ты позволить, то можно я пока буду со свой рота. Вас ведь все равно выводить на север и определять на постой. Мне будет гораздо проще, если я начать свой жизнь в Российская империя рядом с вами. И у вас быть в наличий еще один хороший оружейник и даже стрелок.
— Хм, очень интересное предложение, — улыбнулся Егоров. — А главное, такое щедрое, от которого просто грех отказываться. Уж я-то точно не из таких! Все правильно, Курт, где-то мы тебе, а где-то и ты нам поможешь. Почему бы и нет? Можешь прямо сейчас бежать за своей котомкой и железками, про которые ты давеча говорил. Вот сообща и уйдем на новое место, а с нами еще и семейство Милорадовичей туда же отправится. По моим предположениям, это произойдет никак не раньше января, но уж точно не в марте, когда по дорогам будет не пройти и не проехать из-за большой весенней распутицы.
— Вот как, значит, наш выход будет в самый конец зима, а это еще три месяца, — подсчитывал Шмидт. — Да, я не сказать, у меня есть десять дней, чтобы освободить свой отчий дом, после чего я буду рад переехать на квартирований в свой родной рота. Часть лучший инструмент я забирать с собой, это мы тоже обговорить с новый хозяин мастерской. Тогда я встретиться с наш новый ротный интендант и спросить, куда все это сложить, и узнать, сколько надо внести свой деньги по питаний.
— Курт, ну какие еще могут быть деньги? — вздохнул Алексей. — Ты же у нас, по своей сути, будешь ту же службу, что и раньше, нести, просто в статусе вольного гражданского лица, так сказать, вольноопределяющимся.
— Это мы все сами обговорить с наш интендант, — немец упрямо покачал головой. — От вас, господин капитан, нужно только лишь общий согласий. А весь деталь уже решать с ваш подчиненный.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Лешка. — Знать бы еще, куда нас действительно выводить будут. Фон Оффенберг пока как рыба молчит. Понятно, что у него сейчас забот море, шутка ли — целую армию со всем ее имуществом за тысячу верст вывести из чужой страны. Это, я тебе скажу, не хухры-мухры, и все планирование на плечах главного квартирмейстерства лежит. Командующему-то что? Он распоряжение отдаст и в Санкт-Петербург к императрице для получения высочайших милостей укатит. Так что ждем известия для себя, а пока полигон у нас под рукой — вон, молодых егерскому бою учим, и ты нам в этом очень даже нужен. Да, и еще одно дело у меня к тебе есть, друг, — Алексей отобрал пару исчерченных листов из лежащей на столе стопки. — Технической грамотности у меня, жаль, совсем маловато. Вот, ломал голову на досуге. Глянешь?
Курт пододвинул к себе бумагу с рисунками и общими набросками каких-то изделий и непонимающе наморщил лоб.
— Что это такое есть? Какой-то рука, нога, а это что за крюк?
— Ну, все правильно, молодец, сразу угадал, — улыбнулся Егоров. — И нога, и рука, и крюк, только вот все они железные и деревянные. У нас сейчас два инвалида в роте, господин механических дел мастер. А один из них, Потапка, обездвиженный, и он пока что под самым нашим боком в гарнизонном госпитале на топчане своем лежит да на серый потолок в глубокой тоске взирает. Неужто ему всю жизнь теперь на костылях и на одной ноге прыгать? Ты ведь умный человек, Курт, подумай только, страна из войн столетиями не вылезает, тысячи и тысячи ее солдат калеками из баталий выходят, а потом в богадельнях мучаются и чахнут. А помимо того, еще и состоятельные люди из офицеров тоже ведь без конечностей остаются, и они, кстати, вполне себе даже в состоянии заплатить вот за такие самодельные руки и ноги. Перед тобой, Курт, прообразы протезов руки и ноги. Их еще, кстати, даже древние греки с римлянами делали, причем, надо сказать, очень даже неплохо. Многое, конечно, было утрачено в последующие темные века, но факт остается фактом, сама эта тема рабочая. А тебя она вполне даже со временем сможет хорошо эдак кормить, с твоей-то золотой головой и руками. Так что держи наброски и думай, пробуй, приноравливайся пока. Дарю тебе саму идею. Потом меня еще за нее благодарить будешь. А то смысла у него в жизни, видишь ли, не осталось! — подколол он друга. — Вон, с Потапки нашего начни, у него культя уже хорошо так затянулась. Да и удобная она, ну-у, если можно так выразиться. Колено на ноге целое, а срез точнехонько на одну ладонь над стопой пришелся. И тебе нескучно будет, и нашего инвалида, глядишь, взбодришь. Знать бы, сколько времени нам до выхода осталось, чтобы все планировать.
