— Зарываешься, Заславский. С таким подходом с тобой ни один режиссер не согласится работать на восьмом сезоне!
А вот восьмого то сезона может и не быть…
Я горько усмехнулся.
Не рассказывать же всем и каждому, что я строю коварные планы свалить в горы и жить отшельником.
Прихватив Дана своим Пятницей…
Условия конкурса не понравились не одному режиссеру.
Я видел недовольные лица парней, разряженных в сарафаны, и с нетерпением ждал выхода того самого, ради которого этот конкурс и задумывался. Но Дан как на зло оттягивал выход. Вот уже и девушки в кафтанах и штанах показались. На кухне воцарился бардак со скабрезными шутками над мужеподобными девчонками и мужиками в юбках.
Я бы тоже поржал, но мне было не до смеха. Я ждал Дана.
И он вышел.
Звук вокруг для меня моментально выключился. Я мог слышать только удары пульса по барабанным перепонкам. Сердце надрывалось, качая кровь вниз. А внизу сольную партию трубил член, плевав на последние взывания разума лечь и заткнуться.
Я пожирал глазами грациозную, немного неуклюжую из-за торопливости, походку Дана. Его порозовевшие щеки и сжатые от смущения плечи.
Меня простреливало от его испуганного и вопросительного взгляда в мою сторону.
И при всем этом, Дан выглядел так, словно с рождения носил сарафаны!
А они ему чертовски… Да что там! Они ему дьявольски шли!
Настолько, что приди он ко мне на шоу в юбке — прямиком загремел бы в розовую команду.
Туго соображая и не в состоянии отвести взгляда от Дана я жестом дал команду выводить всех на улицу.
— Кир! — прокаркал я осевшим голосом. — У меня проблемы… Я не смогу повторить условия конкурса. Зови Софью и Мишу. Я буду наблюдателем.
— За кем наблюдать будете? — ехидно поинтересовался помощник.
Я с трудом отлепил взгляд от изящных ключиц Дана и посмотрел на Костю:
— За всеми. Обеспечь мне место в тени и достань новый ноут… И это… Установи там снова всю приблуду с камерами и архивами.
Миша взял на себя бразды свадебного генерала, уточнил у меня условия и ограничения. Похмыкал, но громко, на камеру, изложил правила участником.
Обрадованных лиц больше не стало. Но меня порадовала массовая сообразительность, когда обе команды решили варить супы. Уху, овощной, мясные щи с кислой капустой.
Я только представил вкус наваристых щей, и желудок довольно заурчал в предвкушении. В основном все разбились на пары и только Дан слонялся от костра к костру и не мог себя занять.
В душе, я за него болел. И не в душе — тоже болел. Сейчас, когда вся его женственность открылась как на ладони, переживать мучительное желание и невозможность его удовлетворить стало еще труднее.
Я разглядывал, как Дан присаживался на колени, аккуратно подбирая подол, а не натягивая его между разведенными коленями, как делали остальные парни. Ласкал взглядом тонкую лебединую шейку, к которой так хотелось припасть губами и слизывать сладкий вкус сахарной булочки в глазури.
И мне было непонятно, почему все его отшвыривают и не дают работать в команде. Объективно, Дан — лучший из них! Пусть ему не хватает навыков и опыта, но в части техники и вкуса, он мог обставить каждого.
Я вздохнул и подозвал Михаила.
— Ты все правила четко проговорил?
— Да, шеф.
— Три блюда с команды?
— Да, шеф!
— Тогда какого, мать его, хрена, в голубой команде кучкуются только у двух котелков? Они до трех считать не умеют?
Михаил усмехнулся.
— Чего ты скалишься? — обозлился я.
— Так конкурс то на выбывание, — непонятно к чему ляпнул веселящийся су-шеф.
— И что? — я поднял на него взгляд, но тут же опустил и спрятал за солнцезащитными очками.
Понятно, что на выбывание! Косте на шоу — не место. С меня хватит одного голубка.
— Просто команда уже решила от кого избавится, шеф. По-моему, это очевидно с самого начала соревнования.
Я стиснул зубы так, что они кажется заскрипели на всю съемочную площадку.
— Ясно. И ты с ними заодно?
Михаил на секунду растерялся.
— Нет, шеф. Я просто не вмешиваюсь в ход игры. Мне нельзя ни помогать, ни мешать.
— А мне можно. Дан! — гаркнул я, поднимаясь с кресла.
Дан суетливо, как сельская барышня, приподнялся и понесся ко мне. На секунду мне померещилось, что я даже разглядел колыхание грудей под лифом сарафана.
Так, Заславский, больше не пьем. И даже не нюхаем! Используем алкоголь исключительно в кулинарных целях.
Вместе с Даном к нам подкатили две камеры. Я клацнул зубами, но промолчал. Это их работа, снимать каждый чих участников и мой.
— Сколько блюд я жду от команды?
— Три, шеф.
Сука, этот голос… Он удивительно идет к сарафану…
— Оглянись. А сколько готовит твоя команда.
Дан отвернулся, предоставляя мне возможность рассмотреть свой затылок и даже в какой-то миг слабости представить совсем другую обстановку, в совсем другой позе, но с точно таким же видом…
Я чуть не застонал от прострелившего конец желания.
— Д-два, шеф, — растерянно ответил повернувшийся Дан.
Судя по его заблестевшим глазам, он стал соображать, что математика не сходится не в его пользу.
— Так какого хрена ты теряешь время?! — рявкнул я так, что Дан подпрыгнул.
И тут его губы задрожали, а глаза уже явственно наполнились слезами.
— Крупный план, — сбоку прошептал режиссер, а у меня свело челюсть от этого неуместного вмешательства.
Вот теперь заревет.
Нахрена соображать, когда можно дать волю эмоция, разжалобить меня, сыграть на чувствах?
Эх, Даня-Даня, знал бы ты какие у меня к тебе чувства! Бежал бы без оглядки!
— Но… я не умею готовить на костре. Совсем.
Он сдержался. Несмотря на откровенное давление, Дан сдержался и… сдался? А вот этого я потерпеть не мог!
Профессионалы никогда не сдаются.
— Подумай, — пропыхтел я. — Что такое костер?
— Это нерегулируемая температура.
Я кивнул и добавил:
— Сильная и нерегулируемая. А что мы можем готовить на сильном огне?
— Т-тушить?
— Ты спрашиваешь или отвечаешь? — я сурово сдвинул брови, хотя мне хотелось потрепать по макушке сообразительного парня…
Потрепать… и не только по макушке.
