Это было мило.
Пока он колдовал на кухне и выжимал из моих скромных холодильных запасов божественные запахи, я сидела в уголке на стульчике и рассказывала ему о всех злоключениях, начиная с его первого появления в нашей столовке с голубым билетом и кончая шоком от его прощальной отповеди.
В этот момент рука Яна дрогнула, и он порезался.
— Блядь!
Он сунул палец под кран, а я достала аптечку. Минута ушла на обработку пальца и пластырь.
— Ева… Я виноват, — неожиданно заговорил он, удерживая меня за запястья и не отпуская от себя. — Я должен был проверить, но как, черт побери, опровергнуть то, что видели мои собственные глаза?
И вот теперь я снова стояла в немом изумлении, выслушивая историю собственного распутства на шоу, которого не было.
— И что с тем парнем? — спросила я, когда история завершилась.
— С каким? — нахмурился Ян.
— Который смонтировал секс в бытовке?
— Получил премию и пособие.
— Ого! — я видела, что Ян не шутит, потому уточнила: — А за что?
— Премию — за профессиональный монтаж, а пособие — за увольнение. Пусть теперь клеит шедевры на других шоу.
Против воли я улыбнулась, а Ян наклонился и как-то само собой получилось, что наши губы встретились, прикоснулись и раскрылись, с жадностью вспоминая прошлые кульбиты и кажется отрабатывая новые номера.
Когда запахло горелым, Ян протяжно застонал и оторвался от меня, продолжая поедать голодными глазами.
А я была благодарна передышке.
Ну почему я так быстро сдаю позиции, когда дело касается Заславского?!
Пока он спасал наш ужин, я снова забаррикадировалась в уголочке и ждала. Ян не только приготовил, но теперь накрывал на стол, настороженно поглядывая на меня и иногда спрашивая где взять то или другое.
— Что планируешь теперь делать? С квартирой, с мамой? — спросил Ян, разрывая установившееся между нами молчание.
Я с наслаждением уплетала приготовленный им ужин, что даже неприятный вопрос не мог лишить меня аппетита.
— Я… не знаю. Квартиру спасти я не смогу. У меня просто нет столько денег… Маму…
Вариантов было тоже немного. Но с учетом, что после больницы маме придется долгое время восстанавливаться, отметало все варианты подселений или общежития.
— Не знаю… Я попробуй найти работу… Снять жилье…
Я закусила губу, чувствуя, как горлу снова подступают слезы.
Ян накрыл мою руку своей:
— Знаешь что… Давай, пока ты решаешь проблемы с квартирой и работой, я устрою твою мать в санаторий. Там будет и уход и лечение. А самое главное, проживание оплатим на три месяца. Этого хватит, чтобы она пришла в себя от химиотерапии и нормально восприняла новости.
Я во все глаза смотрела на Яна и цеплялась за его руку. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Только было одно но…
— Ян, я не смогу оплатить санаторий, у меня нет денег. Совсем…
— Да-да, ты говорила, зачем тебе нужен был приз, — отмахнулся он от моих слов. — Я сам оплачу.
Остаток ужина мы старались не казаться опасных тем, хотя казалось о чем не заговори, обязательно упрешься в тупик и огороженный кривым забором тупик.
— Ты не против, если я останусь переночевать у тебя?
Ян определенно выглядел смущенным, когда спрашивал разрешения, я же только ухмыльнулась:
— Приехал в чужой город и не снял себе отель?
— В вашей деревне даже отели есть? Удивила. Нет, не снял, я… не рассчитывал здесь задержаться на ночь.
Вот теперь я напряглась. Пришло время задать важный вопрос, а то что мы все обо мне да обо мне?
— А зачем ты приехал?
Он ответил не сразу. Сначала снова ощупал меня всю, с головы до ног, своим проницательным взглядом:
— Хотел извиниться.
Я кивнула. Но это вряд ли стоило того, чтобы срываться из столицы и искать меня в моей захудалой деревне. А шеф явно проделал работу.
— А еще… Я соскучился.
И это стало как выстрел. Мы снова вцепились друг в друга, жадно притягиваясь губами, исследуя друг друга языками. Гладя руками и залезая под одежду, чтобы быть ближе.
Но когда Ян зажал между пальцами мой сосок, я вздрогнула, открыла глаза и оттолкнула его:
— Подожди… Мне надо постелить… И завтра рано вставать…
— Куда? — удивился он и до дрожи царапнул меня своим хриплым голосом.
— Работу искать. У нас просто так ведь на работу не устроишься. А сейчас, когда мне и жить то негде, может даже на порог не пустят.
Я говорила и доставала чистый комплект постельного белья для Яна. Застелила диван, принесла подушку и одеяло.
Ян молчал и хмурился.
— Не понял… Я здесь буду спать? Не в спальне?
Я отступила и помотала головой.
— В спальне буду спать я. А ты здесь.
— Почему?
— Ты женат, Ян.
— Но я развожусь!
— Вот когда разведешься, тогда сможешь снять обувь, — проговорила я и скрылась за дверью, надеясь, что для него мое решение что-то значит.
Возвращалась я опустошенная четырьмя отказами и звонком коллектора, что срок съезда с квартиры сокращается до двух дней.
Что мне делать?! Стоит ли цепляться за квартиру, ситуацию и за этот город, который вобрал в себя столько неприятных воспоминаний?
Оптимистичный взгляд на жизнь требовал ехать туда, где есть работа, где за нее платят несоизмеримые со здешними деньги. Но здравый смысл напоминал о ценах на продукты, проезд и аренду жилья…
К тому же и трудовая книжка потеряна вместе с работой. Кто поверит в мой стаж?
А еще я не знала, что сказать маме.
И что делать с вещами. Не выбрасывать же все нажитое, в самом деле?
Последнее, я не знала, что ответить Яну, когда он спросит: “Ну что, нашла работу?” Признаться в провале? Или сразу упасть на колени и взмолиться вернуть меня в шоу?
Но я с порога увидела на столе его телефон и раскиданные бумаги по чужому кредиту, которые неосмотрительно оставила в файлике на столе.
Да, я ему все рассказала. Про болезнь мамы и займ. Но я не говорила, что этот займ взяли у моего бывшего начальника Степана Александровича. Я рассказала так, чтобы он думал про кредит в банке.
Меняет ли моя ложь что-то?
Возможно для Яна меняет. Ведь я ему снова солгала.
Я как вошла так и застыла в коридоре, не раздеваясь. Когда шла домой, еще надеялась на его помощь хотя бы с санаторием для мамы. А теперь?
