А что, если я ошиблась? И вместо того, чтобы тратить себя и устраивать крестовых поход, нужно было просто жить? Смириться со своим горем, попытаться найти утешение? Не искать виновных, а попытаться принять то, что случилось?
Я разрушила себя, но этого ли хотели для меня мои родители? И неужели Сашенька был бы рад, видя, во что превратилась его мать? Даже Андрюша был бы мной теперешней недоволен.
Вода все лилась и лилась, а я … Я, как никогда остро, ощущала, что совершила ошибку. И дело даже не в том, что не Виктор был тогда за рулем красного Мазератти. Я совершила ошибку в том день, когда решила отомстить. Вместо того, чтобы найти в себе силы жить дальше, я позорно капитулировала. Мне даже стало казаться, что теперь родные стали бы стыдиться меня. Той, какой я стала за эти годы.
Из душа вышла с твердым решением начать все заново. Да, я не смогу оживить близких, но я должна смириться с их гибелью, и вновь стать той, кем была. Сильной, смелой, вернуть себе уверенность и любовь к жизни. И возможно, тогда небеса смилуются надо мной, и мое горе превратиться в тихую, светлую печаль.
Глава 37
— Жива? — спросил Валентин, бесцеремонно вваливаясь ко мне домой.
Он приехал днем, когда я уже вернулась после неудачной попытки поговорить с Виктором. Позвонил в звонок, потом и вовсе стал барабанить в дверь, пока я наспех натягивала на себя спортивный костюм.
— Чего так долго не открывала? — спросил, подозрительно меня оглядывая.
— Одевалась, — ответила и махнула рукой в сторону кухни.
— В смысле? — не понял он.
— В прямом, — и поскольку Валентин продолжал смотреть на меня, как баран на новые ворота, рявкнула раздраженно: — Спала я!
И действительно, сразу после душа, я завалилась на диван и почти мгновенно уснула.
— Это хорошо, — расслабился Валентин. — А я уж было подумал…
Я поняла его намек и еще больше вскипела.
— С ума сошел? — уперла руки в бока. — За кого ты меня принимаешь?!
Валентин благоразумно не стал отвечать на мой вопрос. Прошел на кухню и полез в шкафчик, где у меня хранился запах кофе и чая.
— Тебе чай заварить? — спросил, как ни в чем не бывало.
— Завари.
— А поесть ничего не найдется? Я голодный, как волк.
— Дома нужно есть, — буркнула и полезла в холодильник.
— Дома я поел, — ответил Валентин, заваривая для нас чай. — Только это было в семь утра.
— Вот и ехал бы себе домой, раз голодный.
— Не мог, — он поставил на стол заварочный чайник и чашки. — Переживал за тебя.
— И совершенно зря, — я оттеснила Валентина от разделочного столика и принялась шустро нарезать хлеб и колбасу на бутерброды.
— А супчика нет? — поинтересовался Валентин, следя за моими действиями.
— За супчиком в ресторан, — отрезала и выставила готовые бутерброды.
— Язвишь, значит все с тобой в порядке, — удовлетворенно сказал Валентин, сложил два бутерброда один на другой и принялся его уничтожать.
— Удалось поговорить? — спросил, разделавшись с едой.
— Нет.
— Я так и думал. Подробности можешь опустить. Зная тебя и твоего Плетнева, представить картину этого свидания не трудно.
— Ты знал, что так и будет? — я обхватила руками горячую чашку с чаем.
— Можно подумать, что ты этого не знала, — хмыкнул Валентин.
— Я должна была попытаться.
— Попыталась — вот и молодец. Что делать-то теперь думаешь?
— Жить буду, — ответила, отпила крепкого чая и добавила: — Долго и счастливо.
— Замуж за меня не пойдешь?
— Ты же знаешь.
— Я должен был попытаться, — повторил Валентин мою фразу.
— Найду работу, — стала рассказывать я, — поменяю квартиру, попытаюсь вызвонить старых знакомых.
— И забудешь Плетнева.
— Его забудешь, — горько усмехнулась и тоже взяла бутерброд.
— Ты справишься, — убежденно сказал Валентин. — Я в тебя верю.
Его слова оказались неожиданно приятны. Кто бы мог подумать, что Валентин станет единственным человеком, с которым я смогу быть откровенна? Между нами столько всего было — и хорошего, и плохого, в итоге — сидим, пьем чай, обсуждаем мои планы на жизнь. И мне нет нужды что-то скрывать от него, притворяться кем-то, кем я не являюсь. Мне вдруг стало мучительно жаль, что я не смогу полюбить этого мужчину.
Возможно, именно с Валентином я смогла бы вновь стать счастливой. Попробовала представить себе, как бы мы с ним жили. На минуту прикрыла глаза, пытаясь нарисовать в голове эту картинку. Напрасно, ничего у меня не получилось. Как бы ни был он хорош, не мой это мужчина.
— О чем задумалась? — прервал мои размышления Валентин.
— Поедешь со мной завтра на кладбище? — вдруг спросила я и сама удивилась.
На кладбище было тихо и очень спокойно. У самого входа стояли старушки, торгующие цветами, и я купила небольшой будет ярких хризантем. Цветы были влажными и остро пахли осенью. Я опустила лицо, цветы коснулись щек мокрыми острыми лепестками, запах стал ярче.
— Никогда не замечал, что ты любишь хризантемы, — заметил Валентин.
— Мама любила. Каждую осень у нас дома постоянно стояли букеты, папа ей дарил. Я помню этот запах столько, сколько помню себя.
— Пойдем? — Валентин взял меня под локоть.
Мы зашли в ворота, прошли по дорожке, остановились возле могил. Я поставила цветы в вазу под маминым портретом.
— Ты очень похожа на мать, — сказал Валентин. — Только глаза отцовские.
— Да, — я улыбнулась. — Сашенька был очень похож на деда. Мы смеялись, что от Андрея ему ничего не досталось. Наша порода.
Я присела на скамейку, Валентин остался стоять.
— Сашенька просил собаку ему подарить на день рождения, — стала вспоминать я. — Думала, пусть еще подрастет немного, а то ведь маленький совсем. Ну, куда ему собака? Так и не подарила, теперь жалею.
— Ядвига, не трави себе душу.
— Ты не понимаешь, — возразила ему, — я не травлю. Я сегодня удивительно спокойна, и на душе, отчего-то, очень легко. Наверное, я смирилась с их смертью. Понимаешь?
— Понимаю, — согласился Валентин и, как ребенка, погладил меня по голове, спросил заботливо: — Ты не замерзла?
— Немного. Но это ничего. Давай посидим еще чуть-чуть?
Вместо ответа Валентин потрогал мои руки, потом ответил:
— Теплые. Посидим, но недолго, а то заболеешь.
— Сашенька никогда не мерз. Помню, мы полетели с ним в Египет в феврале. Там было тепло, но море уже прохладное. Все родители запрещали детям купаться, только ножки помочить. А Сашенька купался часами. Я его звала, трогала, боялась — простудится. А он теплый, как тюленёнок, — рассказывала я, улыбаясь своим воспоминаниям. — Андрюша тогда ругался, что не смотрю за ребенком, все ему разрешаю. А я глаз с Сашеньки не спускала, сидела на берегу, у самой кромки воды. Сашенька бегал, плескался, радовался. Ему не было года, когда я отправила его в бассейн. С няней ходил. Он воды совсем не боялся. Нырять любил. И все собаку просил ему купить. А я так и не купила.
