Я слышал, как мистер Теннин ходит по чердаку. Вскоре он оказался прямо надо мной. Сдвинул несколько коробок – звук получился такой, словно наждачная бумага медленно шоркает по дереву, – затем коробки вернулись на место.
Я не знал, что и думать. Зачем мистер Теннин роется в наших вещах? Хочет нас ограбить? Но потом я услышал, как он идет обратно и спускается по лестнице, и снова раздался протяжный скрип и стук створки, и тогда до меня дошло, что происходит. Мистер Теннин что-то там спрятал, что-то очень важное. Похоже, опасался, что автомобиль или комнату обыщут и найдут его секрет.
Мистер Теннин вышел в коридор и заглянул ко мне.
– Хорошего дня, Сэм, – сказал он и ушел вниз.
Снова послышались шаги – я уже начал узнавать размеренный темп его походки. На первом этаже опять хлопнула дверь с москитной сеткой.
Я бросился к окну. Самого Калеба Теннина пока было не видно – обзор не позволял, – но длинная и худая тень направлялась к амбару. Я стал ждать. Затем подождал еще. Из гостиной по-прежнему доносился голос бейсбольного комментатора, разглагольствующего об игре спокойным, добродушно-веселым тоном. Мне пришла в голову одна мысль: нужно подняться на чердак и посмотреть, что же наш новый работник там спрятал.
Я отлип от окна, вышел в коридор и уставился на закрытую дверь гостевой спальни. Помедлил и взялся за ручку, которая вдруг показалась мне ледяной. Створка легко подалась на хорошо смазанных петлях, но сквозняк из распахнутого окна грозил ее захлопнуть. Я вошел в комнату, и дверь затворилась за мной.
Узкая односпальная кровать стояла у стены, что отделяла эту комнату от моей. Прямо передо мной было окно, которое располагалось над крышей веранды. Поскольку спальня была угловой, справа было еще одно окно. Именно в него я наблюдал, как мама пыталась спасти Икара, и провожал взглядом Абру, когда та уходила из нашего дома после маминой гибели.
Я подошел к окну сбоку и осторожно выглянул наружу. Во дворе никого не оказалось, только дуб, который выглядел еще хуже, чем прежде. Я не знал, способен ли удар молнии уничтожить дерево, как утверждал мистер Джинн. Пронзить землю и опалить его корни. Я совершенно не разбирался ни в молниях, ни в продолжительности жизни старых деревьев.
Вдруг послышалось жужжание, и я поднял взгляд. По ту сторону стекла, примерно в двух футах от моего лица, в воздухе зависла колибри – коричневато-серая пташка размером с кулак. Крылья ее двигались так быстро, что были практически неразличимы. Она наклонила голову вбок, словно хотела задать мне какой-то вопрос – простой вопрос, я мог бы на него ответить, если бы умел разговаривать на ее языке. А может быть, у нее имелась другая цель – может быть, она следила за мной, стараясь понять, что я буду делать дальше.
– Тсc… – поднеся палец к губам, прошипел я.
Не знаю, как я это понял. Кроха рывками полетела прочь, бросаясь из стороны в сторону, и вскоре исчезла из виду. У меня возникло странное ощущение: что ее кто-то сюда послал, и теперь она умчалась с докладом.
Однако больше никто не появился.
Я глубоко вздохнул. Раньше я ни за что бы не полез на чердак, не говоря уж о том, чтобы искать нечто, спрятанное незнакомцем, который недавно к нам переехал. Но все же я собрался с духом и открыл дверь. Петли заскрипели и громко щелкнули. Меня посетило жуткое видение, что чердачная дверь вдруг захлопнется за мной и я окажусь в ловушке до прихода мистера Теннина. Поэтому я подпер створку одной из сумок гостя.
Лестницу окутывал полумрак, но где-то наверху имелся выключатель. С годами некрашеные ступени стали отполированными. Они были крутыми, и мне приходилось высоко задирать ноги. По обе стороны лестницы располагались поручни, однако их болты ослабли. Если кто-то опирался слишком сильно, они шатались – казалось, что вот-вот выпадут.
Босые ноги ступали на гладкое дерево, за сотню лет истертое посередине. Наверху я остановился и подождал, пока привыкнут глаза. На чердаке оказалось жарко – куда жарче, чем в доме, – и я сразу начал потеть. Найдя выключатель, я щелкнул им, однако ничего не произошло: лампочка перегорела.
Единственным источником света осталось небольшое круглое окошко в дальнем конце, покрытое толстым слоем пыли, как окна в доме мистера Джинна. Из окошка падал тусклый свет. Я прислушался – не вошел ли кто в дом, но ничего не услышал, кроме обычных звуков, что раздаются на ферме летом: гудели и жужжали жуки, пели птицы, тарахтел мотор трактора, копошащегося на поле. Все они доносились откуда-то издалека, словно я сидел на дне колодца.
По центру чердака пролегал свободный проход, а по бокам от него стояли ящики, коробки, черные мусорные пакеты и большие пластиковые контейнеры, деревянные сундуки, а также корзины, битком набитые фотографиями и рождественскими украшениями. Призраки прошлого. Иногда от главного прохода ответвлялась узкая тропинка, дающая доступ к дальним углам чердака. Должно быть, мистер Теннин спрятал свои ценности в одном из таких ходов.
Нужно было понять, куда идти, чтобы оказаться над моей комнатой, ведь когда я слышал, как наш постоялец двигает вещи, он находился прямо у меня над головой. По узкой тропинке между коробками, что вела к скосу крыши и углу дома, я стал пробираться вперед. В некоторых местах, где выступали ящики или цеплялись за ноги пыльные целлофановые пакеты, я протискивался боком.
Чем дальше я продвигался, тем ниже спускался скос крыши. Наконец я пригнулся, чтобы не удариться о балки головой. Было очень темно. В итоге я вынужден был опуститься на четвереньки. Все покрывал толстый слой пыли, а паутина – настоящая и воображаемая – хватала меня за волосы. Я попытался нащупать небольшие коробки, которые можно сдвинуть, – ведь именно там спрятал свой секрет мистер Теннин.
Меня охватил жар. Стало почти невозможно дышать. Я уже решил вернуться в свою комнату и взять фонарик, но тут послышался звук, который заставил меня похолодеть от страха. Далекий, но одновременно близкий и знакомый, он определенно донесся из дома. Это был звук хлопнувшей входной двери.
Часть III
Меч
Смерть – лишь переход
из одной комнаты в другую.
Но знаете, для меня есть разница.
Потому что в той, другой, комнате
я обрету способность видеть.
Хелен Келлер
16
Моя жизнь – это жизнь старика, чьи друзья ушли. Я коротаю дни в одиночестве на ферме, заново отстроенной отцом далеко-далеко к северу от города.
На моем столе большой календарь, расчерченный на квадраты по дням. В некоторых подписано карандашом что-то вроде «Посадить последнюю кукурузу» или «Отдать кабачки Джерри». Но в основном клетки пусты, как пусты мои дни, что повторяются вновь и вновь.
Но на завтрашней клетке стоит одно слово, которое я почему-то написал большими буквами:
