Каждый новый шаг давался ей со всё большим трудом. Смутные тени, мелькавшие в зеркальных стенах, обретали очертания и контрастность; Маргарита с затаённым страхом всматривалась в них, пытаясь подготовить себя к тому, что сейчас увидит.
Сначала она увидела в зеркале девочку. Это было так неожиданно, что у Маргариты пресеклось дыхание. Она замерла на полушаге, остановившись в пяти метрах от зеркальной стены и расширенными глазами вперяясь в до странности знакомую четырёхлетнюю девочку. Только увидев Сан Саныча, она поняла, на какую девочку смотрит.
…Её оставили у подъезда всего на минуту. Уже должны были выносить гроб, и тётя Аня побежала наверх, оставив её на лавочке, и подсел, как всегда, пьяный Сан Саныч. Он улыбался доброй пьяненькой улыбкой, ерошил её волосы и дышал сивушным перегаром.
Гроб выносили из подъезд и на неё не обращали внимания. Бабушка лежала маленькая, пожелтевшая, неподвижная. Когда ей сказали, что бабушка умерла, она долго не могла взять в толк, что это такое. Она и сейчас не очень понимала и спросила у Сан Саныча.
– Все помрём, – вздохнул Сан Саныч. – Всех нас когда-нибудь понесут вот так.
– И мама? – девочка испуганно смотрела на Сан Саныча.
– И мама, – кивнул он.
– И папа?!
– И папа. И я, Ритка, и ты – все мы будем лежать вот так, бесполезные и никому не нужные. Отнесут нас, зароют и забудут на следующий день. Радуйся, Ритка, пока жива, и бери от жизни всё, что сможешь.
…Её нашли через час, забившейся в угол сарая и рыдающей навзрыд. Она представляла себе, как уносят в гробу неподвижную, с восковым лицом и сложенными на груди руками маму, как уносят такого же молчаливого и неподвижного папу, и сердце у неё разрывалось на части, и каждая клеточка в ней протестовала и кричала отчаянным криком, и она захлёбывалась плачем, не в силах остановиться и холодея от ужаса неизбежной и, казалось, уже состоявшейся потери…
…Это был её первый опыт столкновения со смертью. Такого ужаса, как тогда, в четыре года, Маргарита в своей жизни больше не испытывала, но и забыть его не смогла…
– Нет, – пробормотала Маргарита. – Нет, этим ты меня не запугаешь. Это я пережила, я уже не та маленькая девочка.
Она с усилием сделала шаг, провела ладонью перед собой, словно стирая изображение с зеркала.
…Себя, шестилетнюю, Маргарита узнала сразу. Она уже была готова, она ждала чего-то подобного.
Родители подарили на день рождения набор детской косметики. Она была в восторге, и то и дело крутилась перед зеркалом, старательно напомаживая губы и пробуя подводить бесцветной тушью ресницы.
Двоюродная сестра, застрявшая в гостях, робко просила дать ей тоже попробовать и тайком брала её крем из набора. Маргарита застукала сестру и накричала на неё.
– Пусть твои родители тебе покупают, а моё больше не трогай, поняла?! – кричала Маргарита, которой было не столько жалко косметики, сколько обидно за воровство.
Люська потом тихо плакала, уткнувшись в подушку, а Маргарита сгорала от стыда, отчитанная матерью. Люськины родители не могли себе позволить такие подарки для дочери и напоминать ей об этом было бессовестно.
Маргарита извинилась перед Люськой, девочки помирились и больше не вспоминали о ссоре. Она даже не подозревала, что помнит об этом, пока Зеркало не вытащило из подсознания плачущую Люську, растерянную и рассерженную мать и жгучий, глубокий, никогда дотоле ещё не испытываемый с такой силой стыд…
– Ладно, – прошептала Маргарита. – Ладно, хватит. Я поняла.
Она попыталась повернуться, отвести взгляд от зеркала, но не смогла. С нарастающей паникой Маргарита осознавала, что Зеркала начинают притягивать её, не давая возможности ни шевельнуть рукой, ни повернуть голову, ни даже моргнуть. Она отчаянно старалась закрыть глаза, чтобы не видеть… не видеть этого… следующего… Но веки упорно не желали смыкаться и приходилось смотреть.
Она смотрела на себя – семнадцатилетнюю, красивую, радостную. Она смотрела на Андрюшу рядом с собой…
…Его все называли Андрюшей. Даже учителя, даже в выпускном классе. Ни разу Маргарита не слышала, чтобы хоть кто-нибудь назвал его Андреем.
Андрюша жил с мамой и бабушкой, заикался и косил на один глаз. Акушерка при родах неловко надавила ему на этот глаз, и он теперь почти не открывался. Андрюша выглядел настолько убого и безобидно, что над ним почти даже не смеялись, по крайней мере, в старших классах.
Он был обычным усердным троечником. Мало что понимал, но старался, и даже сволочные учителя до него не докапывались. Жалостливые и толерантные вообще ставили четвёрки, когда он и на тройку еле-еле наскребал. Не от лени, от тугодумия.
…К выпускному Маргарита в фейс-рейтингах мальчишеской части класса занимала устойчивое второе место, уступая лишь Оксанке, признанной первой красавице школы. Но Оксанка была недоступной стервой, а весёлая свойская Рита легко сходилась с любой компанией и считалась за свою даже в пацанских кругах. Она пользовалась популярностью, и даже их новый классный руководитель, молодой учитель физики, хоть шутливо и ненавязчиво, но флиртовал с ней. На выпускном Маргарита из чистого озорства пригласила на белый танец именно его и весело пересказывала подружкам, о чём они шептались, пока кружились по залу…
…Вот тут и подошёл Андрюша и пригласил её на следующий танец. Она его заметила впервые за весь вечер; кажется, он вообще только что подошёл. Маргарита даже не сразу поняла, чего он хочет: заикался Андрюша ещё сильнее, чем обычно.
Он не знал, куда девать потные ладони, искалеченный его глаз дёргался, усиливая впечатление слабоумного, и на самый снисходительный взгляд выглядел он жалко. Маргарита даже и не подумала скрывать этого. Она насмешливо оглядела его, чуть откинувшись назад и прищурившись, и произнесла коронную фразу вечера:
– Андрюша, ты слишком хорош для меня. Пригласи кого-нибудь ещё.
И Надька Селезнёва добила его, бросив сквозь всеобщий смех:
– Свою правую руку.
В этот момент Андрюша и умер. Его нашли через два дня под колёсами электрички, но умер он вот сейчас, когда остановившимся взглядом смотрел на стайку весело хохотавших девчонок, пришедших в восторг от удачной шутки. Маргарита смеялась тоже и уже не смотрела на уходившего с опущенной головой и плечами Андрюшу…
…Она смотрела на него сейчас. Из глубины зеркальной стены на неё наплывало жалкое, белое, помертвевшее лицо Андрюши с беспомощным убитым взглядом. Маргарита хотела закричать, спрятаться, закрыть глаза. Она мучительно пыталась поднять руку – заслониться от наплывавшего лица, стереть его, как стерла Сан Саныча. Но она не могла даже пошевелиться. Она просто стояла и смотрела, захлёстываемая волнами отчаяния и раскаяния…
…Андрюше нужен был всего один танец. Просто танец и ничего больше. Она могла покружиться с ним пять минут, снисходительно улыбаясь, и потом, небрежно пожимая плечами, рассказывать, как пожалела несчастного калеку, придав ему чуток уверенности. Она не захотела, она не знала, что будет потом…
