– Да. Помню.
– Надеялась, ты забыл.
Молчание. Настороженное безмолвие Игольчатого леса. Скованные льдом ели казались хрустальными. Хрустальным казался и воздух, рассеивавший лучи бледного солнца.
– Я старался.
Снова молчание. Лёгкий пар от дыхания, огромные синие глаза. Она безотрывно смотрела на него, а он не мог. Он прибыл на север взглянуть на неё, но смотрит сейчас она. А он старательно отводит взгляд.
– Найди кого-нибудь, Кощей! Мы не можем быть вместе, но я так хочу, чтобы ты был счастлив. Ты даже не представляешь, как мне это важно.
Он пересилил себя, поднял взгляд. В груди колыхнулось напугавшее его злорадство. Она всё ещё чувствует свою вину перед ним! Всё ещё чувствует, и если правильно этим воспользоваться… «Ни за что!» – резко осадил он себя, стиснув зубы.
– Я пойду, Метель.
– Погоди, постой!
Чуткое ухо уловило нотки испуга, вновь приятно задевшие струны самодовольства. Да что с ним такое творится?! Это же Метель. Метель!
– Ты что, только за этим сюда приехал? Поздороваться и всё?! Только за этим позвал?
– Если честно, нет. Если честно, я тебе хотел подарить эту корону. Но решил, что будет неуместно.
– Неуместно?
– Будь я твоим мужем, мне бы не понравилось, что ты носишь подарки от бывшего.
Она покраснела. Она была так хороша в своей бело-воздушной шубке с серебристо-серой опушкой, что он снова отвёл взгляд. Замужество и материнство ей были к лицу. Она расцвела, повзрослела и стала ещё красивее.
– Не наговаривай на себя, Кощей. Ты выше этого. И он тоже.
– Неужели?! И он знает, где ты сейчас?
Он посмотрел на неё. Он хотел увидеть, как она смутится. И она смутилась.
– Я не знала, зачем ты меня позвал.
– Тем более был резон сообщить ему. А вдруг я задумал какую-то мерзость?
Она слабо улыбнулась, приблизилась к нему, всё ещё держа в руках диадему.
– Ты никогда бы не позволил себе никакие мерзости со мной.
– Уверена?
– Абсолютно.
Метелица подняла диадему обеими руками и надела. Она подошла идеально.
– Ты можешь быть злодеем для всего остального мира, но я помню тебя другим, настоящим. И это в тебе осталось, я знаю.
– Тогда почему ты меня бросила?
Он клялся себе, что не позволит этих соплей. Что не опустится до слезливых воспоминаний, не станет давить на жалось и ныть, как всё могло бы быть хорошо. Он и не собирался до последней секунды; всё вырвалось само, почти против воли.
– Ты знаешь почему.
– Нет, не знаю. Не знаю, Метелица. Объясни мне.
Он не хотел этого, но уже не мог ничего поделать. Раздражение поднималось в нём, как змея под дудкой факира.
– Я много думала об этом Кощей. Я тогда была не в себе и не знала, что делать. Схватилась за то, что попалось первым. Но потом… сейчас… Велизарий был прав! Я не смогла бы сдержать тебя. И это причиняло бы нам боль обоим. Всю жизнь.
– Жизнь и есть боль!
– Но не только!
– О да! Для тебя жизнь теперь больше радость, чем боль. Поздравляю!
У неё задрожали глаза. Не губы, не веки, не ресницы даже – глаза!
– Ты винишь меня в моём счастье?
– Тебя? Нет! Я виню себя.
– Тогда что ты от меня хочешь?
Он помолчал, сдерживая раздражение. Какой во всём этом смысл теперь?
– Я пойду, Метель, – повторил он, стараясь, чтобы не дрогнул голос. – Прости, что напомнил о себе. Больше этого не повторится.
Он повернулся и даже успел шагнуть. Но не успел сделать второй шаг.
– Стой! – она схватила его за руку.
– Что? – устало повернулся он.
Она прильнула к его губам. Он чуть не отпрянул от неожиданности, но она схватила руками за голову и наклонила к себе, привстав на цыпочки. Он ни о чём не успел подумать, не успел её даже обнять, а она уже отстранилась, тяжело дыша и толкнув его в грудь.
– А теперь уходи. Совсем уходи. И не оборачивайся. Не оборачивайся, ради Бога!
Он стоял и смотрел на неё. Он как будто оглох; кровь шумела в ушах несмолкаемым звоном.
– Уходи! – истерически выкрикнула она.
Ему нужно было три секунды, чтобы исчезнуть. Ему не хватило трёх секунд.
Он уже поворачивался, чтобы оттолкнуться и перенестись домой, когда перед глазами мелькнуло размытое синее пятно. Если бы только он не стал задерживаться, если бы не стал обращать внимание, он бы успел уйти. Но он скользнул взглядом по прибывшему и замешкался, поняв, кто стоит сейчас рядом с Метелицей.
– Кто это, родная? – высокий смуглый южанин в тёплом синем плаще на красной подкладке обнимал Метелицу и хмуро смотрел на него.
– Никто, – ответила она, побледнев. – Он уже уходит.
Он стоял и смотрел на них, и губы сами собой складывались в презрительную усмешку.
– Вам сказали уходить, – подчёркнуто вежливо произнёс южанин. – Вы плохо слышите?
И этот пустоголовый шаркун её муж? Она прельстилась смазливой мордашкой и учтивыми манерами? И всё?!
– Родная, это ведь он тебе подарил? – южанин кивнул на диадему.
Метелица испуганно вздрогнула и торопливо сняла её.
– Ты правда будешь это носить? Мне кажется, это не совсем в твоём вкусе. Твой цвет серебро, а не золото, разве нет?
«Твой цвет»?! Что ты знаешь о «её» цвете, ублюдок?! Он качнулся, чуть не сбитый поднявшейся волной бешенства.
– А?.. Нет… То есть я… – Метелица болезненно наморщилась, перебирая диадему в пальцах.
– Тогда лучше вернуть её, не так ли? – южанин забрал диадему и протянул ему. – Пригодится кому-нибудь другому. Или другой.
Он механически взял золотой ободок. Улыбка южанина была слишком всё понимающей; это была улыбка снисхождения. Снисхождения победителя над проигравшим.
Он посмотрел на Метелицу и убрал диадему в карман. Кажется, её напугал его взгляд. Кажется, она что-то крикнула; он уже не расслышал.
Южанин успел выставить руку и заслонить Метелицу своим телом. Лучше бы он этого не делал.
Сила удара была такова, что разрубила Эль-Ниньо наискось – от правого плеча к левому бедру. Лонгир Василисы, отобранный им у Ядвиги, был хороший, мощный камень. Он легко прошёл сквозь тело южанина и задел по касательной Метелицу, стоявшую за ним.
Метелица тихо охнула, оседая в снег. Кровавый глубокий разрез вспорол ей грудную клетку и рассёк сердце. Из разорванной раны толчками выходила кровь.
