Друзья и ровесники удивлялись его спокойствию и рассудительности. Они страдали от несовершенства мира, от несправедливости своего места в нём. Никита же был уверен, что в мире всё так, как должно быть. Есть то, что есть, и с этим надо работать. Не нравится – меняй. Или меняй своё отношение. Мир не подстроится под твоё представление о нём. А если ты не подстроишься, всю жизнь проведёшь несчастным. Или сойдёшь с ума.
И вот он попал в ситуацию, которую не может изменить. И не может изменить отношение к ней. И даже решить для себя, чего он хочет, тоже не может, хотя с этим-то как раз у него раньше проблем не было.
Он не знал, чего хочет, – возвращения Бессмертного или его провала. Первое отправляло мальчика домой, а это было правильно. Ради этого всё и затевалось. Скорее всего, ускорится и их с Кошкиной возвращение, и это тоже должно быть правильно. Должно ли? В этом Никита уже не был уверен.
Ладно, что там думает Маргарита, но он не хотел возвращаться. Он знал, что его ждут. Его ждёт Шмидт, друзья, родные, но он не хотел возвращаться. Не хотел расставаться с Еленой и не хотел видеть её рядом с Бессмертным.
Но он никуда не мог деть честное признание – Елена не его уровень. И просто не его. Она – женщина Бессмертного, она одержима его возвращением и готова сжечь ради этого половину мира, а если понадобится – и вторую. Она не успокоится, пока не добьётся своего и не станет счастлива, и он, Никита, никогда не станет для неё заменой Бессмертного.
Это он понимал. Раньше в таких ситуациях он спокойно признавал реальность и просто отходил. Но сейчас не мог.
Он был влюблён в Елену и ничего не мог с этим поделать. Он думал о ней всегда. Он хотел её каждое мгновение, когда видел и не видел, и знал, что не посмеет прикоснуться к ней без разрешения. Каждый день он с трепетом ждал момента, когда Елена позволит ему взять себя на руки и вынести за стены башни. Он наклонялся, брал её под колени, придерживая другой рукой за спину и иногда осмеливаясь посмотреть в насмешливые зелёные глаза.
С трудом сдерживая себя, он шагал сквозь стену и осторожно опускал её на каменные плиты площади. Искардей уже ждал хозяйку. Он угрожающе вставал на дыбы, размахивая тяжёлыми крыльями, и тут же, по знаку Елены, покорно пригибался всеми головами к земле, брал её за талию и поднимал на спину. Елена ласково и снисходительно кивала Никите, сообщала (или не сообщала), когда её ждать, поднимала Змея в небо и улетала в очередной налёт.
Никита доставал смартфон, выбирал в плейлисте Высоцкого и шёл разгуливать по бесконечным залам Башни, негромко и мрачно подпевая: «Твой мир колдунами на тысячи лет укрыт от меня и от света. И думаешь ты, что прекраснее нет, чем мир, заколдованный этот». Вечером он встречал её, опять брал на руки и заносил в Башню. Всё, что ему оставалось.
Порой он думал, дразня самого себя: что, если бы не было с ней постоянно Рогдая, Саура и прочих колдовских тварей, способных убить по одному её щелчку? Осмелился бы он на что-нибудь? Призывая остатки совести и здравого смысла, Никита старался не загадывать дальше.
Какой в этом смысл? Либо Саур, либо Рогдай всегда рядом с ней. Даже когда она улетала, оставляла с Никитой кого-нибудь из них. Не из недоверия, как она утверждала, а для защиты. И на всякий случай, добавляла с лукавой улыбкой.
На какой ещё такой случай, Никита понятия не имел, но разгуливать в сопровождении Рогдая или Саура по башне ему было неуютно. Елена не запрещала, напротив, настоятельно советовала продолжать экскурсии, но Никита быстро понял, что до самого главного под бдительными взглядами волка и ворона ему уже не добраться.
Ни Рогдай, ни Саур, ни даже Елена не закрывали ему путь в кабинет Бессмертного. Он сам не осмеливался туда заходить. Он знал, что его потянет проверить, на месте ли шкатулка, и вот тут-то его как раз и остановят, и что будет дальше, он не брался загадывать.
Нет уж, лучше не рисковать. Не давать пока повода. В башне было много чего ещё интересного, и первые дни, в сопровождении и в отсутствии Елены, Никита ходил по этажам, осматривая сокровища и лаборатории Бессмертного. Именно лаборатории – он не знал, как ещё назвать комнаты с разнообразными приборами, странными механизмами и инструментами, столами, заваленными чертежами с непонятными формулами и бесчисленными образцами опытов Бессмертного.
Было золото. Много золота. Настоящего, высокой пробы. Никита уже понял, что Бессмертный каким-то образом получал его из другого металла, скорее всего, из железа. В лаборатории, где были сложены горы золотых слитков, имелись и железные болванки.
Была комната, где под стеклянными колпаками и стеллажами безостановочно вращались разнообразные вихри – снежные, водные, песчаные, огненные. Здесь Кощей экспериментировал со стихиями, догадался Никита. И, кажется, удачно.
Была зеркальная комната, в которую Никита заходить не стал, наслушавшись рассказов Елены о природе этих зеркал. Была огромная библиотека, в которой изрядная часть книг была на непонятных Никите языках. И всё же большую часть башни занимали, как Никита их называл про себя, медицинские лаборатории.
Это были операционные со столами и кучей приборов. Были залы с жутковатыми витринами, в которых на виду хранились органы и части человеческих (и не только) тел. Были комнаты, заставленные склянками, банками и сосудами с неведомыми порошками, смесями и легко узнаваемой кровью.
Крови было много. Она хранилась в разных сосудах, подписанных загадочным шифром, и не напоминало всё это лабораторию для анализов только потому, что сосуды больше походили на флаконы дорогих духов, чем на стандартные пробирки.
В любом случае, заключил про себя Никита, осмотрев всё (или почти всё), Кощей бессмертный не потому, что где-то спрятана его мифическая смерть, а потому что каким-то образом он сломал программу старения, научив клетки организма самовоспроизводиться бесчисленное количество раз. Наверняка не без помощи этих магических камней, но всё же дело это функциональное, а значит, его можно воспроизвести.
В любых других обстоятельствах это открытие его бы изрядно взволновало и воодушевило. Отменить смерть – это не какой-то пенициллин изобрести! Но после всего, что произошло, и на фоне того, что сейчас с ним творилось, потрясён Никита оказался не слишком. Уж точно не сильнее, чем после своего выстрела в Бессмертного. Да и не до того ему было сейчас.
Вот изобрёл бы Бессмертный средство, позволяющее влюбить в себя кого угодно, бормотал Никита, был бы другой разговор. За такое и Нобелевку не жалко дать. А может, и изобрёл, угрюмо думал он, шагая по бесконечным коридорам огромной башни. Ведь влюбил же он в себя Елену Прекрасную, самую красивую женщину этого, да и всех остальных миров тоже. Ну вот как? Что она в нём нашла?!
Елене нравилось с ним играть, но в какой-то момент она, похоже, поняла, что зашла слишком далеко. Однажды вечером Никита, как обычно занеся Елену с площади в башню, не поставил её сразу на ноги, а так, на руках, и донёс до спальни. Елена мелодично ворковала ему на ухо, прося остановиться, но Никита словно оглох. Он опустил её только у двери спальни, и тогда она развернулась и залепила ему звонкую пощёчину.
