– Кеша! – зашептала она, вцепившись ему в отвороты. – Кеша, ты же не мог… Ты же не стал бы… Это же девочка… Это же моя девочка… Просто малышка… Кеша, делай со мной, что хочешь, но не трогай её, умоляю!
Ядвига отчаянно цеплялась за грудь Троекурова, моляще заглядывая ему в глаза и надеясь на что-то… хоть на что-то. Сейчас она была готова пойти на что угодно – и на смерть, и на что похуже, только бы Троекуров не тронул её малышку.
Он ничего не ответил. Он просто улыбнулся так, что Ядвигу пробрала дрожь. Поздно, говорила эта улыбка. Поздно что-либо менять.
Ядвига оттолкнула его и бросилась к домику. Она бежала, задыхаясь, спотыкаясь, цепляясь юбкой за корни и ветки, бежала, понимая, что опоздала… она опоздала… и всё же надеясь… надеясь на чудо.
Она пробежала по мосткам, пару раз едва не упав в озеро, распахнула дверь и, почти теряя сознание, рванулась к зыбке.
Зыбка была пуста. Там, где она оставила, уходя, мирно спящую, ничего не подозревающую девочку, сейчас лежала только её распашонка и скомканное в углу одеяльце.
Ядвига схватила распашонку, ещё хранившую тепло детского тельца, ещё пахнущую таким родным, таким до боли знакомым запахом её девочки. Ужас сдавил горло до того, что она не могла даже кричать или плакать – изо рта вырывались только сиплые хрипы. «Этого не может быть, этого не может быть! – кричала каждая клеточка её тела. – Так не должно быть! Она не перенесёт, она не вынесет этого! Это наказание не по её преступлению!»
Ядвига рванулась обратно на берег. Она же знает Кешу, он же хороший парень. Это какая-то ошибка, он не мог так с ней поступить. Он не мог убить её девочку, не мог, не мог, колотилось у неё в мозгу.
Троекуров всё так же стоял у яблони, снова заложив руки за спину. Он вновь выглядел бесстрастно, и только лёгкая, едва заметная усмешка застыла у него на тонких губах.
Ядвига бежала к нему умолять, выпрашивать, унижаться, предлагать всё что угодно, даже саму себя, только бы он вернул её девочку. Она заранее соглашалась на всё, на любое возмездие ради жизни и счастья дочери, но, увидев эту улыбку, эту нагловатую торжествующую усмешку, неожиданно для самой себя пришла в бешенство.
Отчаяние придало ей силы, усмешка Троекурова лишила последней надежды. Бессмысленно перед ним унижаться, это ничего уже не изменит.
– Мерзавец! – хрипло бросила она ему в лицо, взмахнув перед ним распашонкой. – Ты убил мою дочь!
– Нет, не убил, – невозмутимо произнёс Троекуров. – Но ты её больше не увидишь.
Ядвига стояла перед ним, тяжело дыша и пытаясь осознать сказанное. Троекуров повернулся к яблоне лицом. Он ничего не делал, ничего не говорил, он всего лишь шевельнул пальцами, и яблоня моментально вспыхнула огнём, вызвав у Ядвиги непроизвольный горестный крик.
– Молодильные яблоки? – Троекуров повернулся к Ядвиге, приподняв брови. – Какая банальщина, Яга… Пора и тебе стареть… Чтоб не смогла больше никого соблазнить и попробовать всё начать заново.
Яблоня сгорала на глазах, как пучок соломы. Ядвигу шатало. Она хватала ртом воздух, водила рукой, пытаясь ухватиться за что-нибудь… хоть за что-нибудь, только бы не упасть перед этим высокомерным мерзавцем. Она была готова ползать перед ним ещё минуту назад, но сейчас ненавидела такой ненавистью, которая вытеснила даже чувство вины.
– Пожалуй, мне пора! – Троекуров откровенно усмехнулся ей прямо в глаза. – И хотелось бы сказать «прощай», да не нужно мне твоё прощение, Яга.
Прямо как стоял, с заложенными за спину руками, без малейших на вид усилий, Троекуров поднялся в воздух и неслышно скрылся за верхушками деревьев.
Только теперь Ядвига позволила себе упасть и, уткнувшись лицом в распашонку, дать волю рыданиям. Она плакала много часов и подняла голову, когда окончательно обессилела от слёз и беспомощного одинокого воя, устав колотить по земле руками и рвать на себе волосы.
Седые волосы, поняла Ядвига, присмотревшись к клоку, запутавшемуся на тонких сухих пальцах.
Глава 8. Первое послание Бессмертного
Никита понимал, что ему повезло. Если бы он не увёл коня у дозора, если бы пробирался пешком через ночной лес с тяжёлым рюкзаком на плечах, далеко бы не ушёл.
Бессмертный объяснил, конечно, где можно раздобыть коня. Но даже до Емелиной деревни было не меньше семи вёрст. Да ещё и крюк пришлось бы делать, да ещё и по бездорожью – запросто бы заблудился. До Красного села дорога была, но даже если бы его дозор не заметил, всё равно бы он оказался там не раньше утра, и не факт, что смог бы увести коня до следующей ночи.
В общем, ему повезло. По ночному лесу, даже по дороге, скакать было опасно – и конь мог споткнуться, и сам мог на сук напороться. Но Никита боялся погони и версты три промчал на одном дыхании. Потом заметил неглубокий овраг, спустился и минут десять выжидал, затаив дыхание, пока мимо него проскачет оставленный у Истока дозор.
Ему и тут повезло. Дозор проскакал, не заметив его – явно торопились доставить раненого в Волхов. Никита почувствовал укол совести. Он не хотел стрелять именно в колено, просто так попал в темноте. Понадеявшись, что рана не критична, и пожелав подстреленному скорейшего выздоровления, он осторожно вывел коня на дорогу и порысил, теперь уже неторопливо, постоянно останавливаясь и прислушиваясь к звукам ночного леса.
Он боялся не столько встретить очередной дозор, сколько пропустить поворот на Ополье. Бессмертный предлагал ему несколько вариантов добраться до Горелого озера, но через Ополье, говорил он, через Ополье быстрее, надёжнее и проще всего. Если только не проворонить поворот и успеть проскочить его затемно, дальше уже, за Междуреченским трактом, был прямой путь до места.
Никита заметил нужный поворот и вовремя свернул. Но всё равно не успел добраться до тракта к утру. Пока он ещё ехал по лесу, травы и мхи держали хорошую дорогу. Но как только стал подниматься из лесной низины к расчищенным полям и выбрался на пробитую, проезжую, часто используемую дорогу, сразу увяз в не просохшей со вчерашнего дня грязи. Копыта коня скользили, и как Никита ни пытался понукать его, всё равно пришлось перейти с рыси на шаг.
Рассвет Никита застал посреди огромного озимого поля. От горизонта до горизонта не было ничего кроме редких сёл с ветряными мельницами да скирд, разбросанных по полю. Возле одной из них Никита спешился, кое-как примотал коня и устроился позавтракать и отдохнуть.
Что делать дальше, он не сразу решил. Понятно, что весть о его появлении достигла столицы, и царица наверняка уже отрядила погоню и поиски. Не стоило ему сейчас продолжать путь и рисковать быть обнаруженным. Тем более днём, если что, труднее уйти и огневое преимущество на свету тоже теряется.
С другой стороны, какая-никакая, а фора у него есть. Вряд ли двор Марьи успел оповестить всё царство о его появлении; многие могут просто не понять, что за всадник скачет мимо, даже если и заметят его камуфляж. Главное – проскочить Ополье и Междуреченский тракт, главное – добраться до Горелого озера, а там он уже будет не один, там его уже просто так не возьмёшь.
