– Всё равно не понимаю, как он собирается мост пройти, – хмуро бросил Иван, хлебнув квас. – Хоть конный, хоть пеший.
– Вот возьмём его и спросим, – сказал Остей.
– Если успеем, – процедил Иван, глядя на свою схему. Версия Остея его не слишком успокоила. Ведь не мог же гонец заранее рассчитывать, что так удачно коня уведёт. И зачем ему надо было к ведьме? И как, как он всё-таки собирается пройти этот чёртов мост?!
В какой-то момент Иван, кажется, начал понимать. Это ему не понравилось. Если он прав, гонцу ни в коем случае нельзя дать добраться до моста. Если он пройдёт его, будет беда. Лучше убить его, чем позволить пройти.
Он едва не поддался панике, скрутившей живот, но тут же взял себя в руки.
– Собираемся! – хмуро приказал он, поднимаясь и бросая монеты на стол.
За четыре часа бешеной скачки от Кремня до Калинова моста царевич позволил сделать только одну короткую остановку – разрешил сходить бойцам до кустиков. Быстрее! Быстрее!! Быстрее!!! Только бы успеть, только бы успеть, твердил про себя Иван, сжимая зубы и вытирая слезящиеся от ветра глаза. Если он пройдёт мост, это война. И там уже неважно, вернётся или нет Бессмертный – на этой войне пленных брать не будут.
* * *
Никита понял, что без путевода старухи Ядвиги нипочём не прошёл бы Медвежий лес, уже на исходе первого часа. Лес был старый, глухой, ориентиров в нём не было никаких – ни рек, ни озёр, ни болот, только осиновые да буковые чащи, перемежаемые кедрами и редкими тёмными елями. Даже с картой и компасом он не прошёл бы по этому лесу, и только теперь Никита понял, зачем Бессмертный направил его к ведьме на Горелом озере.
Шар катился по мхам перед конём, изредка сворачивая то вправо, то влево, заранее огибая невидные Никите опасности и препятствия. Вопреки названию, он не встретил ни одного медведя, да и вообще не заметил ни одной живой души кроме крупного ворона, увязавшегося за ним едва ли не с Горелого озера.
Сначала Никита не обращал на него внимания, но чем дальше, тем больше начинал его нервировать этот ворон. Он лениво летел над верхушками деревьев, время от времени присаживаясь на ветку. Ночью Никита потерял ворона из вида и понадеялся, что тот отстал.
Он поспал под густыми лапами ели, натаскав листьев папоротника и мха и положив под голову рюкзак. Но только он выполз на рассвете из-под ели, как первым делом опять увидел в утреннем тумане ворона, сидевшего на ветке осины.
– Твою мать! – выругался Никита. Чем-то этот ворон ему действовал на нервы. Кажется, он следил за ним, но зачем и от кого, понять было решительно невозможно. Бессмертный ни о чём таком не предупреждал, и Никита подумал: намеренно или сам подобного не предвидел?
Он развернул скатерть-самобранку, позавтракал яйцами, сыром, тёплыми плюшками и топлёным молоком. Это был весь утренний набор скатерти. Работала она не по заказу, а по изначальному колдовству. Что в неё заложили при создании, то она и выдавала каждый раз в определённое время суток.
Стараясь не сильно отвлекаться на ворона, Никита покормил коня овсом из торбы, сунутой ему вчера старухой, – за что ей, конечно, отдельное спасибо, сам он об этом как-то не подумал. Убрал скатерть в рюкзак, завязал поплотнее берцы, сел в седло и тронул коня вслед за путеводом. Ворон тяжело снялся с ветки и вновь полетел над Никитой.
Кто-то его послал, думал Никита, кто-то очень хочет знать, где я и куда иду. Но кто? Друзья или враги? Помощники или соперники? В числе опасностей и препятствий, которые перечислял ему Бессмертный, ворон не значился. О воронах он не говорил, и, значит, наверное, не стоит его опасаться. Но непрерывная слежка действовала на нервы, и Никита постоянно вскидывал голову, надеясь, что ворону рано или поздно надоест за ним лететь.
В конце концов вскидывать голову надоело самому Никите, и он в какой-то момент попросту забыл о нём. Лес был глухой и тяжёлый, путевод катился медленно, коня постоянно приходилось переводить с рыси на шаг, и Никита углубился в свои мысли, думая о том, куда он попал и что ему предстоит.
Где Кошкина? Где мальчишка? Где этот проклятый Коля, который должен был его встретить, но не встретил? Встретили его другие. Хорошо, конечно, что не пришлось отбиваться от водяного, но почему его не было? Бессмертный был уверен, что сначала его встретит водяной, и ошибся. В чём ещё он ошибся? И не накроется ли весь его план из-за какой-нибудь мелочи?
Ладно, Бессмертный предупреждал, что всё это довольно рискованно и многое зависит от удачи, но ему-то, Никите, от этого не легче. Он старался пока не думать о том, что ждёт его впереди, но и то, что уже случилось, было изрядно за гранью его понимания.
Кощей Бессмертный, Баба-Яга, сказочный мир в параллельной вселенной… Отрицать бессмысленно, это реальность, мать её, данная в ощущениях. Но как она возникла, эта параллельная реальность? Когда возникла? По каким законам она существует? И почему, ради всего святого, именно им так не повезло с ней пересечься?!
Бессмертный в их мире уже давно. Полтораста лет минимум, а может, и больше. Сколько он прожил здесь, в этом мире, можно только гадать. В любом случае мир этот существует не первый день, но никто ничего о нём не знал и не слышал. И только им вот, Никите, Маргарите и мальчишке Благовых, довелось стать его первооткрывателями и первопроходцами. За какие грехи?!
Погоди-ка, осадил себя Никита. Возможно, они и впрямь первопроходцы, но вряд ли первооткрыватели. И Кощей Бессмертный, и Баба-Яга, и Марья Моревна известны в русских сказках уже давно. «Там ступа с Бабою-Ягой… Там царь Кощей над златом чахнет…», – мельком вспомнил Никита. Да, было. Что-то такое было, и кто-то об этом мире уже знал. Отрывочно, правда, но знал. Вот только откуда?
Никита размышлял над этим, стараясь не думать о главном, о том, что ждёт его впереди. Калинов мост! Если то, что рассказывал о мосте Бессмертный, правда, то это намного страшнее какого-то дурацкого водяного. Никита всей душой надеялся, что Бессмертный ошибся здесь так же, как с водяным, и по какой-нибудь причине Калинов мост, как Исток, тоже будет свободным. Это не убережёт его от погони и боя с отрядами царицы Марьи, но уж лучше это, чем то, что сулил Бессмертный.
Блин, Кошкина, хоть бы мы с тобой переспали, что я из-за тебя ввязался в это безумие, ругал себя Никита, когда не думать о Калиновом мосте было уже невозможно. Так ведь не было ничего, и всё это рыцарство исключительно из дружеских чувств и служебного долга. И ведь не отступишь уже! Некуда отступать, возвращаться-то всё равно ведь надо.
…Путевод вывел его на Калинов мост в шестом часу вечера, когда уже начинало темнеть. Никита остановил коня у окраины леса, спрыгнул, достал бинокль и, прислонившись к поваленной осине, принялся оценивать обстановку.
От края леса до берега реки было километра два по выжженной красноватой пустоши, похожей на застывшую лаву. Справа и слева лес подступал к реке, закрывая обзор, и Никита видел лишь каменистый Калинов тракт, пересекающий справа выступ леса и наискосок, через пустошь, подходящий к мосту. Камни тракта отчасти потрескались, отчасти расплавились, но всё ещё были заметны и держали дорогу.
