– Я в порядке, Лика, – пробормотал Иван, взяв её ладони в свои и поцеловав. – В порядке. Устал только как собака.
Лика опустила взгляд на перемотанные колени.
– Это ерунда, это Марья быстро починит, – торопливо сказал он, погладив Лику по щеке и стерев с неё слезу – Моим людям не так повезло.
– Когда сказали, что вас везут, – прошептала Лика, тиская его ладони, – я… я так испугалась.
– Я в порядке, – повторил царевич, ещё раз обняв сестру и мягко, но решительно отстранив. – У нас потери, государыня! – отнёсся он к подходившей Марье. – Можете заняться ранеными?
Царица остановилась перед Иваном, посмотрела несколько секунд, закусив губу. Потом неожиданно, быстро и нежно, провела кончиками пальцев по его щеке.
– Хорошо хоть ты жив! – сказала она дрогнувшим голосом и быстро отвернулась.
– Ферзь! – махнула царица рукой. – Займись! Иван, ты… ты иди к себе, я сейчас подойду.
– Доклад….
– Доклады подождут, – прервала Марья. – Главное я знаю, остальное успеется.
– Нет, не успеется! – Иван сказал так резко, что и Марья, и Лика посмотрели на него с удивлением.
– Нужно… – царевич смотрел поверх голов мачехи и сестры в сторону крыльца, – нужно кое-что обсудить. Срочно. И пусть она тоже будет.
Лика с Марьей повернулись по взгляду Ивана. Он смотрел на Маргариту.
Маргарита от растерянности даже шагнула назад. Она не понимала, что натворила и почему на неё все так смотрят, но чувствовала, что ничем хорошим это не закончится. Царевич вернулся настроенным против неё ещё больше, чем уезжал. И это рисковало ухудшить её и без того незавидное положение.
* * *
Коломна был встревожен. И не столько даже положением дел, сколько состоянием Марьи.
Дьяк знал эту женщину двадцать лет. И видел то, что другие пока не замечали, – царица на нервах. Она сдерживает себя на людях, спокойно отдаёт приказы и распоряжения, выслушивает отчёты и доклады. Но на душе у неё неспокойно, и держится она с трудом.
Коломна не мог понять почему. Да, положение не ахти, да, посланца Кощея перехватить не удалось, и войны, судя по всему, уже не избежать. Но они сейчас в намного более выгодном и устойчивом положении, чем год назад, когда им противостоял сам Бессмертный со всей своей мощью. И тогда Марья не была так подавлена, как сейчас.
Что-то её гнетет, и с положением дел в царстве и на границах это если и связано, то косвенно. Что-то тут у неё своё, личное, что она не хочет или не может обсудить даже с ним, Коломной.
Вот и сейчас. Она проявила слабость, погладив пасынка совсем не материнским жестом, и это заметили все. У неё хватило ума понять, что сорвалась, но вместо того, чтобы тут же, на месте, исправить всё, переключив внимание на что-нибудь другое, хоть бы на эту Кошкину, учинив ей расправу, она совершенно по-женски спряталась у себя, потребовав Баюна.
Пока кошак успокаивал царицу и приводил в порядок её нервы, Коломна распоряжался остальными. Он отправил раненых наверх, приказав подготовить их к приходу царицы. Тела Тимофея и Гаврилы дьяк велел обрядить и выставить для прощания в главном зале казарм.
Царевича Коломна хотел было лично отвести в его покои, но тот отказался. Лика просилась остаться при нём, но он и её отослал, сказав, что будет сейчас при раненых и на это зрелище ей лучше не смотреть.
Под руководством Ферзя Игната, Евсея и Радько занесли в палату на втором этаже казарм. Остей и Иван поднялись сами. Коломна велел Илюше загнать царевну и Кошкину обратно во дворец и тоже зашёл к раненым. Если Марья задержится, он должен проконтролировать ситуацию.
К счастью или к несчастью, Марья не задержалась. Она появилась буквально через минуту после Коломны, полностью владея собой и с привычной невозмутимостью.
К её приходу раненых уже раздели, обтёрли влажными полотенцами, смоченными в винном уксусе, и уложили на чистые кровати. От загноившихся ран уже шёл нехороший запах, и когда сняли повязки с Евсея, Радько и Игната, даже у Коломны скрутило живот, и он полностью одобрил решение царевича не пускать сюда девушек.
Вместо глаз у Евсея были пустые, с запёкшейся кровью чёрные глазницы. Игнат остался без левого глаза, по счастью сохранив правый. У Радько оба глаза были повреждены, кровоточили и сильно косили, но были ещё на месте и, кажется, даже видели. Сверх того, у всех троих были разбиты колени, разодраны руки, шеи и плечи. Вороны Чёрной Балки знатно постарались, угрюмо думал дьяк, осматривая перебитый отряд царевича. И это ещё лучшие бойцы!
Остею досталось меньше. Он сохранил оба глаза в целости, хотя вороны чуть не пробили ему голову. Ферзь велел обрить его, чтобы Марья могла добраться до черепа, и Остей лежал, закусив зубами ремень, пока его осторожно мыли и брили. Он не издал ни звука, хотя в распахнутых глазах, помутневших от боли, то и дело появлялись непрошеные слёзы. Дуняша вытирала их платочком, стараясь не заплакать самой.
Меньше всех, не считая Прохора, пострадал Иван. За исключением небольших ран на голове, у него были только разбиты колени. И то больше истерзаны, чем разбиты. Вороны не пробили коленные чашечки, но знатно, до мелких трещин, их обстучали. Кожа вокруг колен превратилась в кровавые лохмотья, и её пришлось сдирать вместе с бинтами. Никто не решался до прихода царицы, и Иван сам дёрнул, прорычав и ругнувшись.
И как раз вошла Марья. Отогнав одним взглядом девушек, кинувшихся обтирать колени царевичу, она опустилась перед ним, осторожно и крепко взяв за голень и приподняв ногу. Внимательно осмотрев колено, Марья медленно провела над ним ладонью с перстнем и, согнув, опустила ногу на пол.
Колено было цело. Иван согнул и разогнул ногу, потёр колено по свежей коже и приподнял вторую, отдавая в руки мачехи. Через несколько секунд он был цел.
Ферзь протянул царевичу штаны. Иван оделся и встал за спиной у Марьи, которая уже колдовала над пробитым черепом Остея. Это заняло у неё чуть больше времени, но через пару минут и голова Остея была цела. Марья провела рукой по его глазам, и Остей заснул, заботливо прикрытый Дуняшей одеялом.
Царица перешла к Радько. Закусив губу, она взяла его за виски обеими руками и несколько минут мягко массировала большими пальцами его глаза и веки. Радько постанывал, судорожно хватаясь руками за края кровати, но тише и тише, пока наконец не умолк. Марья осторожно опустила его голову на подушку и так же, как Остею, провела ладонью по восстановленным глазам.
Радько заснул. Марья пересела на кровать к Игнату. Несколько секунд напряжённо смотрела на пустую левую глазницу. Коломна знал, что тут она бессильна и просто тянет время, собираясь с духом.
– Глаза я не смогу вам вернуть, ребята! – тихо проговорила Марья. – Простите.
Она прикрыла Игнату оставшийся глаз, усыпила и встала перед Евсеем.
– Глаза! – шептал Евсей, перекатывая голову по подушке. – Глаза! Как же я без глаз-то, матушка?!
