Хор исследовал поведение радикальных пар, а когда Шультен опубликовал криптохромную гипотезу, решил проверить ее. Во время конференции Хор – седой мужчина в очках с тонкой оправой, настоящий аристократ – рассказал мне, как трудно спроектировать «решающий эксперимент». Пусть даже исследователи могут продемонстрировать, что радикальные пары, образующиеся в белках, чувствительны к магнитному полю, но самое слабое магнитное поле, на которое реагировал криптохром, было в двадцать раз сильнее, чем магнитное поле Земли: никто еще не показал, как эти радикальные пары могут реагировать на необычайно слабое геомагнитное поле. Задачу осложняла практическая невозможность воспроизвести в эксперименте условия, существующие в живой клетке. Хор предполагает, что доказательство криптохромной основы биологического компаса потребует не менее пяти лет исследования, – а возможно, и двадцати. Когда (и если) это произойдет, это будет невероятно важный вклад в новую область, квантовую биологию, которая изучает квантовые эффекты в живых организмах.
Идея, согласно которой в процессе эволюции природа научилась использовать квантовые механизмы, одновременно убедительна и спорна. Например, в настоящее время имеются свидетельства того, что квантовая динамика играет определенную роль в фотосинтезе, когда фотоны поглощаются и переносятся в реакционный центр клетки, где возбуждают электроны. Последующие находки могут привести к появлению новых квантовых технологий. «Надежда в том, что, если все это и правда относится ко квантовой биологии, – сказал Хор, – это, возможно, позволит нам создать более чувствительные магнитные датчики или более эффективные солнечные батареи, заимствуя принципы у природы».
Исследование горбатых китов, проведенное в 2011 г., привело ученых к выводу о том, что миграцию этих животных невозможно объяснить одним магнетизмом, поскольку в их маршрутах отсутствовала устойчивая связь между направлением и магнитным наклонением, или магнитным склонением. На конференции в Лондоне я познакомилась с небольшой группой исследователей, которые скептически относились к магнетизму как универсальному объяснению способностей навигации у животных. Кира Делмор, молодой канадский биолог из Лаборатории эволюционной биологии Института Макса Планка, изучает американского дрозда, два подвида которого используют разные миграционные маршруты. Один летит в Центральную Америку вдоль западного побережья Северной Америки, а другой – через Средний Запад. Делмор хотела с помощью приборов геолокации и секвенирования генома выяснить, ассоциируется ли разное миграционное поведение птиц с определенными генетическими характеристиками. Другими словами, можно ли объяснить направление миграции генетикой? Данные, собранные за несколько лет исследований, показывают, что решение птицы лететь на юг или на юго-восток имеет генетическую основу. «Миграция относится к очень сложному поведению, так что от идеи о существовании гена, который говорит, поворачивать налево или направо, просто дух захватывает», – говорила она.
Хью Дингл предположил, что эволюция создала так называемые миграционные синдромы
[90] – сочетание поведенческих и физиологических проявлений, к которым, в частности, относятся подавление поддерживающих действий, использование жира в качестве источника энергии, а также навигация. Каждый из этих синдромов является общим для разных видов и определяет их как мигрирующие. Показательно в этом смысле значение термина синдром. Это слово образовано от греческого συν, что означает «вместе», и δρόμος, что означает «бег». Но в середине XVI в. синдром превратился в медицинский термин, который обозначает состояние, болезнь или нарушение функции организма. Возможно, именно так можно описать состояние арктических гусей, которых каждую весну тянет на север, в Арктику: это не сознательный выбор, а неудержимый порыв. В 1702 г. орнитолог Фердинанд фон Пернау писал, что пернатые мигранты снимаются с места из-за «скрытого побуждения, проявляющегося в нужное время»
[91]. В конце XVIII в. натуралист Иоганн Андреас Науман держал иволг и мухоловок-пеструшек в комнате и через маленькое отверстие в двери наблюдал, как с приходом зимы они становились беспокойными и непрерывно пытались вырваться из плена. Чарлз Дарвин рассказывал о том, как Джон Джеймс Одюбон «держал в неволе дикого гуся с подрезанными крыльями; когда настало время перелета, гусь сделался крайне беспокойным, подобно всем перелетным птицам в таких условиях, и, наконец, вырвался на волю»
[92]. Какие тайные желания побуждают гусей к далеким путешествиям на север? Какие внутренние силы влекут птиц туда? Нечто подобное встречается и у людей. Американский психолог швейцарского происхождения Элизабет Кюблер-Росс сравнивала внутренние побуждения животных и людей. В юности она плыла на корабле из Европы в Америку, где никогда не была, и записала в дневнике: «Откуда эти гуси знают, когда лететь вслед за солнцем? Кто рассказывает им о временах года? А как мы, люди, узнаем, что пора переезжать? У нас, как и у перелетных птиц, есть внутренний голос, и если бы мы его слышали, то знали бы точно, когда отправляться навстречу неизвестности»
[93].
Навигация сделала нас людьми
Я стояла в современных апартаментах в северной части Икалуита, перед большой контурной картой с россыпью традиционных иннуитских названий, и жевала вяленое мясо северного оленя, все еще сырое в середине. Рядом со мной стоял Дэниел Тауки, тридцатисемилетний охотник из Кейп-Дорсета, поселка на дальнем западном берегу Баффиновой Земли, известного как центр народного искусства. Тауки указал на озеро, которое мы собирались посетить, километрах в тридцати к северу. Его английское название – Крейзи-Лейк, а иннуиты называют его Тасилук: то есть странное и мелкое – вроде озеро, а вроде и нет. Тауки охотился на куропаток, птиц с белым оперением и темно-красным мясом, которое лучше есть сырым. Я искала инуксуит, камни разных размеров и форм, поставленные друг на друга. В переводе с инуктитута слово инуксуит (множественное число от инуксук) означает «замещающий человека»
[94]. Одни сооружения состоят из нескольких десятков камней, другие – всего из двух или трех, а их назначение может быть разным: навигация, охота, запасание мяса. Соломон Ауа сказал, что я могу найти очень старые инуксуит в районе Крейзи-Лейк, и Тауки вызвался доставить меня туда.
Я познакомилась с Тауки в Арктическом колледже Нунавута, где он недавно закончил двухлетний курс по управлению ресурсами дикой фауны. Красивый и дружелюбный, Тауки был страстным охотником и служил для меня неиссякаемым источником знаний о путешествиях. «Он это любит, и это дело его жизни, – говорил Джейсон Карпентер, один из его преподавателей. – Отпуск во Флориде? Нет, он отправится на границу плавучих льдов за детенышами тюленя». Самой большой страстью Тауки были волки, но охотился он и на северных оленей, и на моржей, и на белых медведей и лис. В 2009 г. он участвовал в охоте на гренландского кита в Кейп-Дорсет, первой за сто лет. Охотники заметили пятнадцатиметрового кита в 40 километрах от берега, и Тауки, главный гарпунщик, сделал первый выстрел. Потребовалось почти восемь часов, чтобы отбуксировать китовую тушу к берегу, где собрались пятьсот человек, чтобы поприветствовать охотников и принять добычу.
