Через час Харни начал «искать хорошую тень» и остановился пообедать у эвкалипта-призрака: местные называют его «кулаба». Перекусив бутербродами с вареной говядиной, сыром и авокадо, мы продолжили путь и еще час петляли по грунтовым дорогам. Я уже давно перестала понимать, в какую сторону мы едем. Харни рассказывал о своей первой женитьбе, о том, как его учили закону, и о Сновидениях отца и матери. Заросли становились гуще, и дорогу заслонили кусты. Мы вспугнули животных – рыжих кенгуру, диких лошадей и австралийских белых журавлей, – которые собрались у небольшого источника. «Если бы я подошел ближе, – сказал Харни, указывая на журавлей, – то спел бы им песню». Но животные, удивленные видом автомобиля, разбежались.
За источником он остановил машину, и мы стали пробираться через густые заросли деревьев, лиан и листвы. Наконец я увидела, что растения скрывают гигантский валун высотой не меньше двадцати метров. Когда мы обогнули камень, я увидела на нем древний наскальный рисунок, выполненный красной, белой, желтой и черной охрой. Рисунки тянулись вверх от самой земли, метров на шесть. Среди них было брюхо лягушки с раскрытой вагиной, контуры которой повторяли естественное углубление в камне, и несколько людей-молний, от головы которых отходили лучи света. Харни указал на отпечатки ног на скале над нашими головами. Их, сказал он, оставили предки, которые проходили здесь во Время сновидений. Присмотревшись, я увидела следы двух разных размеров и вздрогнула: рядом с отпечатками ног взрослого был явственно виден след детской ноги. Эти следы были не символическим изображением предков, а настоящими отпечатками ног людей, проходивших здесь много лет тому назад. В этом месте Сновидения были так же реальны, как «отпечатки Лаэтоли» на вулканическом пепле в Танзании.
Мы сели на два камня под валуном. Под ногами у нас были разбросаны осколки, образовавшиеся при изготовлении каменных орудий и наконечников копий. Харни начал рассказывать легенду на языке вардаман, прерываясь через каждые несколько минут, чтобы перевести для меня на английский. Он рассказывал о временах, когда люди путешествовали по всей стране – женщины слева, а мужчины справа – и создавали «огромную песню творения, давали имена всем местам. Все всегда были счастливы, – сказал он. – О, это были хорошие времена». Затем шум услышала Старая Радуга, и люди решили: «Давайте убьем Старую Радугу». Последовало часовое повествование о потопах, битвах, сотворении погоды, земли и неба. Харни излагал сложные повороты сюжета и подробности, объясняя рождение самой земли. Я растерялась, стараясь не пропустить ни слова, словно унесенная историей, версия которой была мне абсолютно незнакома. Я знала, что это простая история, видимо, для маленьких детей и для тех, кто не прошел обряд посвящения, но для меня это не имело особого значения.
На ночь мы остановились у прекрасной, похожей на пруд водной впадины, окруженной клубовидными эвкалиптами, разожгли костер и поужинали, запивая еду пивом. Я рассказала Харни о своем двухлетнем сыне в Соединенных Штатах, и он дал ему новое имя на языке вардаман, Вайари, что означает «мать уехала, ребенок остался», после чего раскатисто рассмеялся. Когда совсем стемнело и на небе появились звезды, он взял две палочки, чтобы стучать, поддерживая ритм, и начал песнь – сагу о животных, похожих на человека, которые бродили по этой земле. Глубокой ночью, когда мы уже спали, я почувствовала влагу на лице и открыла глаза. Посмотрев вверх, я увидела на небе тысячи мерцающих звезд. Рядом со мной, в спальнике, приподнялся Харни, тихо глядя в небо. «Ага», – пробормотал он, не меньше меня удивленный дождю с безоблачного неба. На следующее утро мы увидели следы капель дождя на земле – доказательство того, что они нам не приснились. После завтрака мы сидели под акацией, пили пахнущий дымом чай из котелка и разговаривали – о предках, о путешествиях, о том, как на языке вардаман говорят о направлениях, о том, как выжить, если заблудился в буше, о рыбной ловле, лекарствах и законе. «Нарисуете что-нибудь для меня?» – попросила я. Мне хотелось увидеть Тропы сновидений, которые проходят через Меннген. Харни взял у меня блокнот, ручку и нарисовал границы своей земли. Затем принялся чертить Тропы сновидений, одну за другой. «Это Сновидение кузнечика, – сказал он. – Это Сновидение водяного питона. А это Сновидение людей нырковой утки».
Всего он назвал 42 Тропы сновидений – а потом на листке закончилось место.
После этого я берегла блокнот как зеницу ока. Несколько дней я провела в буше в окрестностях Кэтрин, а затем вернулась в Дарвин и села на самолет до Сиднея, откуда начиналась дорога домой – свыше 16 тысяч километров. Блокнот служил драгоценным напоминанием о кратком знакомстве с иным миром, реальность которого начала предсказуемо тускнеть по мере того, как я возвращалась к привычной жизни. При взгляде на него я вспоминала картины Йукултийи Напангати, женщины из племени пинтупи. Она жила в Большой Песчаной пустыне и в 1984 г. в возрасте четырнадцати лет одной из последних «пришла» из буша. Произведения Напангати состоят из тысяч линий, мерцающих на поверхности холста. Такое впечатление, что ее картины бросают вызов двумерному пространству – по их поверхности словно пробегают волны. На одной из картин изображена скальная впадина в Йунале, к западу от Кивирркурры в пустыне Гибсона, то самое место, где побывали Джеффри Тьянгала, Япа Япа Тьянгала, Фред Майерс и Дэвид Льюис во время своего путешествия по пустыне. Для Напангати Йунала была местом, где группа женщин, ее предков из Сновидений, однажды разбила лагерь и копала землю в поисках марсдении – «бананов», растущих в бушленде. Когда я смотрю на картину, не фокусируя взгляд, тысячи линий словно превращаются в топографическую карту, на которой отображен каждый сантиметр пустыни. Рисунок – необычайно яркая визуализация истории этого места.
В чем ключ к феноменальной памяти Харни, Напангати и многих других аборигенов? Я полагаю, все дело в их тесной связи с землей. Журналистка Арати Кумар-Рао пишет о том, как она путешествовала по пустыне Тар в индийском Раджастане вместе с кочевниками, которые передавали знания о местности с помощью слов, топонимов, песен и символов. Но они передвигались пешком, и поэтому расстояния на их картах отсчитывались в сантиметрах, а не в километрах. Аристотель сравнивал память с отпечатком на воске. По его мнению, сенсорные ощущения сначала воспринимаются сердцем, а затем направляются в мозг и там хранятся. Впоследствии латинский глагол recordari («вспоминать») состоял из двух корней, revocare («призывать») и cor («сердце»). В XII в. среднеанглийское слово herte означало, помимо прочего, «память». Когда вы что-то запоминали навсегда – вы знали это сердцем.
Вы скажете «налево», я – «на север»
Влияют ли язык, на котором мы говорим, и слова, призванные описать пространство, на наше восприятие реальности? Психолог Джеймс Гибсон описывает знание как расширение восприятия. Дети получают знания, когда смотрят, слушают, осязают, вдыхают запах, ощущают вкус, а затем другие люди помогают им все осмыслить с помощью инструментов, механизмов, игрушек, картинок и слов. Однако все эти вещи – особенно слова – бывают разными, в зависимости от культуры, в которой вы родились. Видят ли люди, воспитанные в разных культурах, один и тот же мир?
