Причина лингвистического разнообразия в том, что касается пространства и ориентации, точно не известна. Может быть, окружающая среда формирует наш язык и, значит, наше восприятие, когда мы растем и развиваемся? У нас нет доказательств причинно-следственной зависимости между экологией и культурой, которая приводит к относительной или абсолютной системе координат, но какая-то связь между ними есть. В 2004 г. в журнале Trends in Cognitive Sciences были опубликованы результаты работы, в которой ученые исследовали десять разных сообществ и обнаружили связь между окружающей средой и системой координат: городские жители предпочитают относительную, а сельские – абсолютную. Однако в некоторых случаях сельские сообщества, например юкатеки в Мексике, использовали относительную систему координат. А вот общества охотников и собирателей, как правило, предпочитают абсолютную систему отсчета.
Авторы исследования 2004 г. прекрасно понимали, что языки, используемые разными культурами для описания пространства, доказывают отсутствие врожденных представлений о пространстве, встроенных в восприятие человека. Относительная система отсчета, описанная Иммануилом Кантом, не является более «естественной» для человека. Наоборот, языки с относительной системой отсчета дети осваивают труднее и медленнее, чем с абсолютной. Маленькие англичане, итальянцы и турки уверенно пользуются относительными дескрипторами, такими как «справа» или «слева», только в одиннадцать или двенадцать лет. А дети, говорящие на языке цельталь, могут использовать абсолютные термины уже в три с половиной года, а к восьми свободно ими владеют. «Язык, – писали исследователи, – может играть главную роль в реструктуризации когнитивных способностей человека»
[202].
Видлок знал, что в антропологии существовали две несовместимые теории, призванные объяснить великолепные навыки хайлъом в выслеживании и навигации: теория когнитивной карты и теория практического мастерства. Первая утверждает, что успешная навигация зависит от построения в сознании абстрактных когнитивных образов пространственных взаимоотношений между объектами, тогда как согласно второй теории, успешная навигация – это вопрос запоминания перспективы при движении по маршруту. То есть знать нужно либо взаимное расположение, либо последовательность. В 1997 г. в статье, представляющей результаты полевых исследований, Видлок поместил систему навигации хайлъом в группу практического мастерства. Они не сверялись с картой и не определяли по ней направления. Однако Видлок также считал, что у хайлъом необычайно много самых разных средств, позволяющих им описать свое местоположение и сориентироваться в пространстве. Эти средства не были автоматической реакцией на стимулы окружающей среды, писал Видлок; они предполагали «длительное социальное взаимодействие»
[203]. Например, хайлъом используют систему «!хус» [восклицательный знак передает характерный щелчок. – Примеч. ред. ] – способ классификации разных экологических ландшафтов и людей, которые живут на каждом из них. Они различали людей каменистой земли, людей холмов, людей проса, людей мягкого песка, людей мелкого песка. Эти ландшафтные определения представляют собой способ изложения, мышления и перемещения в пространстве, который учитывает социальную историю, индивидуальную память и экологические знания.
Видлок также обратил внимание на то, как язык хайлъом и используемые в нем пространственные дескрипторы усиливали навыки ориентирования. Хайлъом постоянно общались друг с другом, описывая пространство; Видлок называет это «топографическими сплетнями». В этом есть смысл: в отсутствие материальных карт хайлъом общаются посредством почти непрерывного потока информации на протяжении всего дня, чтобы сообщить о местоположении мест, людей, историй и ресурсов. Рассказывая о своих путешествиях в эти места, они используют ландшафтные термины системы «!хус» в качестве направлений. И ни один из этих терминов не имел отношения к эгоцентрической перспективе. Хайлъом применяли геоцентрическую систему ориентирования, основанную на общем пространственном языке. Использовали ментальные карты? Видлок с подозрением относился к этой теории. Ученые, пытавшиеся понять неевропейские методы ориентирования, похоже, не могли выйти за рамки своих представлений. Они, как сказал мне Видлок, были «чрезмерно картированными». Карты требуют от пользователей применения так называемой неиндексной информации (то, что они предполагают увидеть согласно данным карты) наряду с индексной информацией (то, что они видят), и это значит, что навигация с помощью карты предполагает постоянный процесс сравнения своего местоположения с картой – независимо от того, материальна ли она или видима лишь мысленным «взором». С хайлъом, как выяснил Видлок, все было иначе. Зачастую ландшафтные категории соединялись с личным знанием ботаники, топографии, взаимоотношений между группами, с историей жизни и памятью отдельного человека; все это принимается во внимание во время путешествия. Они могут с высокой точностью определять расстояние и скорость, но в то же время используют обширный информационный инструментарий, в том числе «мозаику ландшафтов, пересекающихся с частыми маршрутами между местами, имеющими название»
[204].
Видлок беседовал со мной по телефону из своего кабинета в Кельнском университете, где он занимает должность профессора африканистики. Он объяснил, как исследования Франца Боаса в Арктике дали начало настоящей революции в антропологии; вместо того чтобы объяснять разницу между людьми как биологический итог, антропологи делали акцент на культуре. Но что такое культура?
Работа Видлока внесла вклад во вторую революцию, которая изменила само представление о культуре и ее взаимоотношениях с отдельным человеком. «Мы отошли от модели культуры как контейнера; от идеи, что как личности мы являемся частью единой культуры, определяющей наше поведение, – сказал он, – и перенесли центр тяжести на практику и социальные отношения. Навыки, которыми обладаем мы или племена группы сан, не имеют отношения к расовым отличиям, и поведение не определяется культурой или языком. У нас есть масса свидетельств тому, как люди перемещаются между этими системами знаний, и мы способны объединять эти системы». Эта социальная теория культуры, которую называют также реляционной или практико-ориентированной, подчеркивает, что знания и культура основаны на навыке, способах действия, взаимоотношениях, жизненных привычках, обучении и воплощенной практике – они создаются людьми, вовлеченными во взаимоотношения. Культура – это процесс, а не что-то данное нам свыше; собственным участием мы все время ее воспроизводим.
Идея о том, что культура является основой восприятия – и что само восприятие зависит от культуры, – означала, что западные философы и ученые долгое время считали свои когнитивные особенности универсальными. «Спектр расширился, – сказал Видлок. – То, что многие люди считали невозможным, внезапно оказалось частью спектра способностей людей и сообществ». После того как мы нашли свидетельства разнообразия в том, как люди распознают пространство, оказались под вопросом и другие предположения о человеческом опыте.
