Он умолк и перевел взгляд на потолок. «О, как мне повезло».
Французский социолог и философ Пьер Бурдьё описывал мир как книгу, которую дети учатся читать с помощью движений и перемещения своего тела в пространстве. Двигаясь, дети создают мир вокруг себя и одновременно формируются под его воздействием. Разумеется, первое пространство, воспринимаемое ребенком, – это утроба матери. И это не пустота, а источник самых разных ощущений: плод слышит звук, воспринимает свет, запах и вкус. Плавание в околоплодных водах способствует формированию нервной системы. Новорожденный ребенок лишен окружающего мира, поскольку между ним и его окружением не существует границ. В первые недели и месяцы жизни он ищет эти границы там, где кожа соприкасается с предметами, начинает ртом и пальцами воспринимать пространство и узнавать новую реальность. У новорожденного, писал Пиаже, «нет представления о пространстве, только восприятие света и аккомодация, заложенная в этом восприятии. Все остальное – восприятие форм, размеров, расстояний, взаимного расположения и т. д. – постепенно усложняется, вместе с самими объектами. Таким образом, пространство воспринимается вовсе не как вместилище, а как то, что оно вмещает, то есть сами объекты»
[286]. Когда младенцы исследуют мир, движутся, активизируют нейроны гиппокампа, они создают в мозге отображение пространства и формируют основу для эпизодической памяти, ключевого компонента автобиографии и самосознания.
По мере того как постепенно исчезает младенческая амнезия и у ребенка укрепляется способность хранить воспоминания, появляются и другие удивительные особенности. У детей формируется личность и способность создавать свой мир и свои истории, которые становятся мощным генератором интеллекта и знаний. В 1959 г. американский психолог Эдит Кобб назвала эти способности «гением детства»
[287], полагая, что они позволяют ребенку формировать сильные связи с местом. Кобб, близкая подруга антрополога Маргарет Мид, заинтересовалась тем, почему детство играет такую важную роль в эволюции и культуре человека. Она определяла детство как период приблизительно с пяти-шести до одиннадцати-двенадцати лет и утверждала, что подарком такого длинного детства, не встречающегося у других животных, является необыкновенная пластичность в отношениях с окружающим миром. «Эту пластичность реакции и первоначальную эстетическую адаптацию ребенка к окружающей среде можно с помощью памяти распространить на всю жизнь – и тем непрестанно обновлять рано возникшую способность к обучению и развитию», – писала Кобб
[288].
Для своих исследований Кобб проанализировала триста автобиографических книг, начиная с XVI в., и выделила в них рассказы о детстве. Результаты привели ее к выводу, что дети в определенном смысле являются гениями; она использовала определение «гений» в его изначальном смысле, как «дух места, genius loci; сегодня так можно иносказательно назвать экологические связи между… человеком и местом»
[289]. Кобб считала, что в середине детства ребенок особенно интенсивно запоминает окружающий мир, потому что у него формируется новое восприятие себя как отдельной и уникальной сущности, взаимодействующей с внешним миром. Дети начинают воспринимать пространство и время – и переживают яркие мгновения выхода за пределы пространства и времени. По мнению Кобб, места – концентрация смысла, намерения и впечатлений – помогают развитию самосознания ребенка.
Кобб была не единственной, кто считал, что дети обладают уникальной способностью к тесной связи с местами. Психолог Джеймс Гибсон писал: «Чрезвычайно важными видами обучения у животных и детей являются знакомство с местами – узнавание доступности мест и разницы между ними – и определение пути, что в конечном счете выливается в способность ориентироваться в среде обитания и знать свое место в окружающей среде»
[290]. Французский географ Эрик Дардель писал, что «для человека географическая реальность – это в первую очередь то место, где он находится, это места его детства, это окружение, которое привлекает к себе внимание»
[291]. Дети обитают в местах, которые уже существуют, – и воспринимают эти места как давно существующие, – еще прежде, чем у самих детей и формируется личность, и появляется способность выбирать. Эти места кажутся первобытными, словно они существовали с начала времен. «Прежде чем мы совершим какой бы то ни было выбор, возникнет место, которого мы не выбирали, – место, где создает себя сам фундамент нашего земного существования и человеческой ситуации, – писал Дардель в своей книге “Человек и Земля” (L’Homme et La Terre). – Мы можем менять места, переезжать, но мы неизменно ищем место, необходимую основу, на которой строим Бытие и осознаем свои возможности, – некое здесь, из которого открывается мир, и некое там, к которому мы можем направиться»
[292].
Во многих культурах жизнь метафорически сравнивается с дорогой или путешествием; исходным пунктом этого эпоса служит место нашего рождения. Зачастую влияние мест, где мы росли, неимоверно велико. Они воздействуют на то, как мы воспринимаем и осмысляем мир, дают нам метафоры, придают форму той цели, которая нами движет, они являются источником нашей субъективности, а также чувства общности, которое позволяет нам распознавать других и выстраивать с ними отношения. Возможно, яркость чувственных впечатлений в детстве и удивительный дар формировать тесные связи с окружающим миром и дают детям способность к такому чувству, как топофилия. Ее определение впервые дал американский географ китайского происхождения И-Фу Туан: топофилия – это чувство привязанности и любви к месту. В своей книге об этом чувстве, изданной в 1974 г., Туан описывает топофилию в универсальных терминах.
Конечно, жители пустыни (и кочевники, и оседлые земледельцы в оазисах) любят свою родину; все без исключения люди привязаны к родным местам, даже если чужакам те кажутся неприглядными… Как географ, я всегда интересовался жизнью людей в разных частях мира. Но, в отличие от многих моих коллег, ключевые слова для меня не ограничиваются словами «выжить» и «приспособиться»: это довольно мрачный и пуританский взгляд на жизнь. Я убежден, что люди везде стремятся к удовольствию и радости. Окружающий мир для них – не только материальная база, которую они используют, и не только природные силы, к которым необходимо приспособиться, – нет, люди обретают в нем уверенность и удовольствие, глубокую привязанность и любовь. Можно сказать иначе: в моем лексиконе есть еще одно ключевое слово, которого нет во многих описаниях жизни, – «топофилия»
[293].
