На мой взгляд, определение топофилии, данное Туаном, подходит и для ориентирования. Во многих культурах навигация формировалась под влиянием условий окружающей среды (снег, песок, вода, ветер) и топографии (горы, долина, река, океан, пустыня). Но это же и средства, с помощью которых у людей формируется знание данного места, чувство привязанности к нему. Навигация становится способом познания, понимания и любви. Она говорит нам о том, что можно влюбиться в горы или в леса. Нахождение пути – это составление карты сокровищ из лучших, самых ярких воспоминаний.
Едва Мау Пиайлуг, живший на острове Сатавал, научился ходить, как дедушка начал водить его к водоемам, которые заполнялись во время прилива, чтобы ребенок почувствовал дыхание океана. Соломон Ауа еще ребенком начал путешествовать с родителями от стойбища к стойбищу на собачьих упряжках. Билл Йидумдума Харни вырос в буше и в детстве провел не одну ночь, лежа на спине, глядя на звезды и слушая истории о том, как они ходят по небу. В каждом из этих примеров воспитывать наблюдательность и внимание начинали уже в первые годы жизни – шла настройка восприятия на окружающий мир, запоминались истории и знания предыдущих поколений. Именно этот процесс Бурдьё называл габитусом, определив его как управление поведением человека посредством передачи установленных обычаев, традиций, практик и норм; это «целая система предрасположенностей, прививаемая материальными обстоятельствами жизни и семейным воспитанием»
[294].
Условия современной жизни и новые технологии изменили навыки и знания, необходимые для выживания, и то, чему не обучают и что не практикуют, в конечном итоге утрачивается. «Если вы не применяете навык, он теряется, – объяснял мне Дэвид Рубин, нейробиолог из Университета Дьюка и специалист по устным традициям. – Люди когда-то делали колеса для повозок. Это ушло. Никто уже не умеет чинить автомобили. У меня есть машина, но я уже не знаю, как проверить уровень масла. Все меняется. Если мы не поем баллады, они забудутся. Но это не значит, что мы утратили способность это делать».
В традиционных культурах навигации обучают с раннего детства, но я выяснила, что учиться никогда не поздно. А начать чрезвычайно просто, и это не требует ни путешествий в дальние страны, ни денег. Нужно всего лишь выйти на улицу и направить внимание на окружающий мир. Возможно, вся разница будет лишь в том, куда вы смотрите на прогулке – себе под ноги или на небо. Можно начать с пристального наблюдения за местами, где вы живете.
Тех, кто рассказывал мне о навигации, я часто просила: посоветуйте, как лучше ориентироваться, как укрепить память, – или искала ответы в их работах. И все время удивлялась тому, как все просто. «Учитесь рисовать, – сказал Рубин. – Мы не слишком хорошо умеем отображать мир. Обращайте внимание на все, что происходит вокруг, делайте эмпирические наблюдения, организуйте их в систему – вот и все». Тристан Гули, британский специалист в области традиционной навигации, советует изучать природу. Гарольд Гатти советовал гулять, лучше всего в одиночестве, и «думать только о внешнем мире. Тот, кто идет на прогулку, желая решить внутреннюю проблему и успокоиться – или просто помечтать, не собирается изучать естественную навигацию, – писал он. – Но в конечном счете холмики, камни, деревья и кусты вспоминаются очень легко, в правильном порядке, и остаются в памяти наблюдателя как звенья одной цепи»
[295].
Вероника Бобот из Университета Макгилла обнаружила, что требуется всего пару месяцев дважды в неделю выполнять упражнения на пространственную память, постепенно увеличивая сложность, – скажем, запоминать положение предметов в залах музея, – и количество серого вещества в гиппокампе возрастет. Она разработала программу VeboLife, что-то вроде физиотерапии для этой области мозга. «Мы учим людей смотреть на то, что их окружает», – говорит Бобот. Тем, кто заботится о своем когнитивном здоровье, она рекомендует вносить новизну в жизнь – выбирать новые улицы и маршруты, создавать ментальные карты. Джон Стилго советует студентам и читателям «…вначале просто оглядеться»
[296], и, «как только хоть немного зайдете на незнакомую землю, непрестанно спрашивайте себя: как называется это? А это что такое? А это? А какой это цвет? Смотрите под каждый мостик. Гуляйте в темноте. Подумайте о том, что это значит – летать “по-современному”? А как летали подростки в прошлом? Во время обеда вспоминайте, что еда приходит с ферм, а фермы, может быть, где-нибудь на далекой-далекой земле… И всегда думайте о доме и о том, что он для вас значит»
[297].
Джеймс Гибсон считал, что мы можем перевоспитать свое внимание. Мы представляем, словно живем в своей голове, отдельно от мира. Однако он полагал, что мы можем напрямую воспринимать окружающий мир и даже делиться своим непосредственным восприятием с другими. Философ Альберт Боргманн поддерживал тех, кто стремился осознать постепенные изменения, вносимые технологией в важные аспекты их жизни, и противостоять этим изменениям с помощью, как говорил Боргманн, «средоточий»
[298]. Такие предметы и их применение требуют усилий, терпения, сосредоточенности, навыка, дисциплины, настойчивости и решительности; они вовлекают в работу и тело, и разум, поскольку требуют внимания. В этом качестве могут выступать домашний очаг, трапеза, плотничное дело, ремесло, охота, а связанные с ними действия – это сбор хвороста, стряпня, строительство или выслеживание добычи.
Работая над этой книгой, я сделала своим «средоточием» навигацию: направляла все внимание на то, как я ориентируюсь на местности, замечала все вокруг, распределяла заметки в памяти. Я выработала привычку носить на запястье маленький компас: сверялась с ним в знакомых и новых местах, определяла направление относительно зданий, волн, ветра, деревьев, которые видела, – а в конечном итоге научилась получать эту информацию и без компаса. Я всюду носила с собой блокнот, чтобы записывать все мелочи, которые попадаются на глаза, даже на первый взгляд совершенно незначительные, привыкала наблюдать и старалась находить что-нибудь особенное хотя бы раз в день, хотя иногда могла целую неделю ходить мимо и только потом заметить. «По дороге к школе Хоакина растет высокое дерево с корой морщинистой, как слоновья шкура; листья и почки на нем только начинают распускаться. Листья светлые, желто-зеленые, а почки похожи на вымпелы или помпоны. Думаю, это клен ясенелистный», – записала я в блокноте. Я старалась изучить парк площадью более 200 гектаров напротив моего дома в Бруклине, забредая в незнакомые места, и делала это с такой тщательностью, о которой не задумывалась прежде; я нашла платановую рощу и заросли тысячелистника, на которые раньше не обращала внимания. Оказалось, даже у самого дома я могла проникать «за пределы знаний, в царство неизведанного», как писала натуралист и педагог Анна Ботсфорд Комсток
[299].
