Отчего-то у Вальки все поплыло перед глазами, лицо дядьки стало двоиться, троиться. Это уже был не толстяк с добродушной улыбкой, а одноглазый пират в грязной тельняшке, с треснувшей трубкой в углу рта.
– Ты чего, милок? – подхватил падающего Вальку дядька, теперь он уже вроде выглядел нормально. – Держись на ногах, морячок!
Валька пулей вылетел за дверь.
Надо же, как в него въелись все эти глюки! Даже в поезде не отстают. Нет, много учиться вредно. Даже те последние дни, что он посещал школу, не прошли бесследно.
Чем дальше, тем больше Шейкину казалось, что все эти пираты, медальоны, цепи и скелеты с Красными Руками – результат переутомления от учебы. Кому-то барабашки видятся, кому-то инопланетяне. А вот ему «Летучий Голландец». Это все, наверное, от Вафли пошло. Заразил он его своими учеными выкладками и задумчивостью.
Скорее, скорее нужно бежать от всего этого. На волю, на свежий воздух, на речку. Там все выветрится, вымоется и забудется, как забывался каждый учебный год в легкой Валькиной голове.
В коридоре никого не было. По крыше продолжали стучать. Чайник несколько раз прошелся туда-сюда по ковровой дорожке. Все так же тыдыхали колеса, за окном мелькали все те же деревья. Первая остановка по расписанию через двадцать минут. В коридор по-прежнему никто не выходил. Валька еще немного погулял вдоль окон, пощелкал откидывающимися сиденьями. Становилось скучно, и он пошел в тамбур.
Еще не открыв дверь, Шейкин почувствовал, как по ногам бьет сильный сквозняк. Он поежился.
В стекле двери, выходящей в тамбур, висел глаз. Большой, величиной с ладонь, ярко-красный, с огненно-рыжим зрачком, уставившимся на Чайника.
Валька шарахнулся назад, спиной открыв дверь в коридор. Глаз прожег в стекле дырку, вплыл в предбанник перед туалетом и прилип к следующей двери. Чайник попятился, попробовал встать на ноги, но мотнувшийся на разъезде состав отправил его обратно на ковер. С легким шипением глаз прожег и это стекло. Шейкин схватился за ручку ближайшего купе, подергал. Дверь не открылась. Он кинулся к следующей, забарабанил по блестящему пластику.
– Помогите! Откройте!
За дверью посыпалось что-то металлическое, щелкнул замок, в проеме появилась лысая черепушка. Клацнули зубы.
Глаз повис у Вальки над плечом и, казалось, с любопытством рассматривал выглядывающий из купе скелет.
– Уйди отсюда, – замахал руками Чайник.
Глаз ловко увернулся, сделал над его головой круг и, как назойливая муха, снова повис на уровне его головы.
– Что вы ко мне привязались? – заорал Валька, прижимаясь к окну, но тут же отпрянул от него, опасаясь, как бы оттуда не проникло еще чего-нибудь. – Нет вас! Поняли? Нет! Убирайтесь!
Глаз мигнул невидимыми ресницами и стал не спеша приближаться, совершая короткие прыжки из стороны в сторону. Валька схватил вставленный в ячейку под расписанием рекламный проспект, мгновенно свернул его в трубочку и, коротко замахнувшись, ударил по летящему к нему предмету.
Глаз врезался в стенку между дверями купе и прилип. Было видно, как он дергается, пытаясь оторваться. Валька припечатал глаз проспектом, чтобы тот не отклеился, и побежал к своему купе.
За дверью ему открылась странная картина. Машка, ставшая пунцовой от смущения, размахивая руками, рассказывала соседу о какой-то школьной вечеринке. Напротив сидел дядька, тельняшка у него поблекла, вытянулась и сильно запачкалась на плечах и рукаве. В зубах он держал почерневшую трубку. Выходивший изо рта и носа дым скрывал его лицо, обезображенное шрамом. Дым растворялся, не оставляя в купе никаких следов, так что Машка, не переносившая запаха табака, не обращала на него внимания. Дядька добродушно похохатывал над Машкиными историями, большой живот под тканью ходил ходуном. С верхней полки раздавались тоненькие смешки. Выспавшийся парень лежал на боку, подставив тощую ладонь под голову, в тонких грязных пальцах другой руки поблескивала бритва. Длинные полы пиджака были заправлены в карманы старых брюк, рукава засучены, видневшаяся часть руки была испещрена татуировками.
Валька до такой степени был удивлен, увидев эту мирную картину, что совсем растерялся. Подгорнова повернула к нему раскрасневшееся лицо, виновато улыбнулась.
– Валечка, проходи, – махнула она рукой. – Тут дядя Володя такую интересную историю рассказал. Оказывается, он был моряком! Представляешь?!
– Давай, малява, не устраивай сквозняка, – прохрипел Бритва с верхней полки, – а то дама простудится.
Дверь за спиной Чайника сама собой захлопнулась, повернулся в замке ключ.
– Валька, ну что же ты? – не унималась Подгорнова. – Садись рядом.
Шейкин упал на край лавки и уставился на одноглазого.
– Вот мы и снова встретились, – улыбнулся он щербатым ртом. – Не рад?
– Вы кто? – не двигающимися губами прошептал Валька.
– Тю, – присвистнул Бритва, – забыл уже! А я-то думал, мы кореша…
– Вы знакомы? – удивилась Машка.
– Шла бы ты, Подкучкина, водички попить, – посоветовал Шейкин, но Машка как будто его не слышала.
– Что ты, Валечка, тут так интересно. А у нас лимонад есть. На, попей. – И она сунула в онемевшие руки Чайника двухлитровый жбан с ядовито-оранжевой жидкостью.
– Попей, попей, чего мнешься? Тебя ждет долгая дорога, – подмигнул Болт.
– Куда? – сипло спросил Шейкин, как родную прижимая к груди плещущуюся бутыль.
– Ну, куда вы там собирались? В Уфу или на Черное море?
– Что вы! – залилась своим дурацким смехом Подгорнова. – Мы в Самару едем, к Валькиному дяде. Он в пароходстве работает.
– Ага, – утонул в дыме одноглазый. – Впрочем, это неважно. Вагон все равно без поезда идет.
– Как без поезда? – захлопал глазами Валька.
– Смешно, – захохотала Машка, запрокидывая голову. – Очень смешно. Ты чего, Чайник, поверил, да? Это же дядя Володя так шутит.
Валька сунул обратно однокласснице жбан с газировкой, ногами залез на стол, перегнулся в окно.
Вагон действительно ехал один. Ни спереди, ни сзади ничего не было. Он одиноко мчался, радостно постукивая на стыках и даже, кажется, гудел.
Больше ничего Шейкин увидеть не успел, потому что получил увесистый пинок под зад и головой вперед полетел из окна. И вновь, как тогда с грузовиком, все происходящее затормозилось. Мимо распахнутых в ужасе глаз Чайника пронеслось окно, в котором виднелось несколько оскаленных в улыбке черепов. Потом он больно стукнулся головой о камни насыпи, перекувырнулся и упал на рельсы за укатившим вагоном. Не успел Валька облегченно перевести дух, как воздух заколыхался, забухал, зашелся в бешеном танце, оглушил Чайника, налетел вихрем еще одного тыдыхающего вагона. Шейкин зажмурился, а когда открыл глаза, увидел часть себя лежащей по одну сторону рельсов, а ноги – по другую. Боли не было. Одно удивление: как это он ухитрился так разделиться. Потом пронесся еще один поезд, воздушная волна отбросила его ноги, и те самостоятельно встали и пошли.
