Опасаюсь одного – расспросы про личную жизнь, интересах, вкусах, предпочтениях, хобби и прочей мути, которую ты пересказываешь разным людям на протяжении всей жизни, добавляя с каждым разом все больше и больше нового.
Девушка терпеливо смотрит на меня, как на ребенка, от которого ждут первого слова. Она взяла новую сигарету. Я спохватился и чиркнул своей Зиппо, дав прикурить. Ментоловый привкус дыма очень органично сочетается с ней.
– Ты что-то хотел спросить? – начала она.
Прозвучит банально, но я настолько околдовался ее бархатным голосом, что вмиг забыл контекст вопроса.
– А? – переспросил.
– Вопрос.
Вопрос? Я должен ответить или задать? Но какой? Имя? Семейное положение? Статус в обществе? Так уж ли плоха группа «Никельбэк»?
– Ладно, сколько с меня? – спрашиваю первое, что пришло в голову.
– Ты о чем?
– Сколько за ночь?
– Ты принял меня за эскортницу? Вот это номер.
Она осуждающе подняла правую бровь, посмотрев на меня уничтожающим взглядом, но вскоре его отвела.
– Нет, прости меня, я чертов кретин, – прошу я. ― Не знаю, почему в мою больную голову взбрело именно эта версия. Наверно, не привык видеть столь роскошных женщин в подобных заведениях без сопровождения. Если здесь и появляются представительницы прекрасного пола, то только запустившие себя мымры с затяжной депрессией.
– У меня затяжная депрессия, – холодно ответила она.
Да, в общении с девушками равных мне по силе глупости не сыскать. Скорее всего, она сейчас просто уйдет, а я провалюсь от стыда в пучины неудачных начинаний бесед.
Учитывая вялое состояние, небрежный вид, сомнительно свежий запах тела и пониженное либидо, вероятность на успешное овладение женским телом и разумом ровняется одному Скотту Пилигриму.
Но она продолжила сидеть и через несколько секунд вымолвила:
– Не бери в голову, ты извинился, это осталось в прошлом, зачем возвращаться обратно?
– Я совершил глупость, только и всего.
– Глупость. Совершил. Прошедшее время. Ради чего ты так усердно поднимаешь эту тему?
Кажется, я понял ее игру.
– Получается, следуя твоей логике, преступление, измена, предательство, сокрытые ранее, но всплывшие на поверхность и предавшиеся огласке в споре, решающий окончание диалога и отношения между двумя индивидуумами, стоит списать со счетов? Так можно оправдать любое совершенное действие, ведь оно уже случилось, было начало и конец, а теперь просто отправилось из нашей жизни в старую коробку с игрушками на чердаке.
–Ты всегда говоришь длинными оборотами речи, пытаясь вместить в них как можно больше сложных слов, чтобы показать себя невероятно начитанным? – улыбнулась она.
– Нет, это случается непроизвольно. Вообще, я не особо общительный, поэтому говорю не со всеми, редко и метко, донося только главную суть и избегая пустой болтовни, – честно ответил я.
«When I say nothing, I say everything».
Удовлетворенная ответом, она промолчала, затянувшись через длинный мундштук, причудливые узоры которого гармонично лежат на темно-красном оттенке.
– Так что начет прошлого? – спрашиваю, после небольшой паузы.
– А что с ним не так?
– Ты подводишь к тому, что жить нужно настоящим, не так ли?
– Не совсем. Прошлое – альбом со старыми фотографиями. Толстый, тонкий, синий, красный, набитый застывшими, яркими моментами или черно-белым сплином от детских травм. Что-то хочется вспомнить, а что-то забыть навсегда.
– И что забыть?
– Забыть то, что не в силах забыть. Поэтому, я не придаю значения прошлому.
– Поделишься?
– Мы не настолько хорошо знакомы.
– Я бы исправил это, но не хотелось бы загружать тебя своими проблемами. Лучше скоплю их в себе, буду мытарствовать по пустым улицам, освященными тусклыми фонарями, напьюсь вусмерть, перекручу все возможные варианты диалогов, которые бы я мог закончить иначе, будь во мне достаточно уверенности, вспомню нелепые, трагичные и постыдные ситуации, произошедшие со мной, вгоню себя в еще большее уныние, подкрепив депрессию, разобью что-нибудь в доме, ударю от отчаяния кулаком по стене так, что он будет болеть еще неделю, пущу скупую слезу, закричу на весь ёбаный мир и себя самого, и под утро, со сдавленным, твердым, жгучим сгустком, сковывающим мою грудь, завернусь в одеяло, чтобы прикрыть глаза на несколько часов, со стойким желанием больше никогда не просыпаться.
– У тебя что, бегущая строка текста появляется на глазах?
– Не знаю, с чем это связано. Всю жизнь мечтал вести высокопарные диалоги, как в фильмах и книгах, вот и наточил язык, – отвечаю, пожимая плечами.
– Да, их в жизни и правда редко встречаешь. Особенно в этом месте, где человек, способный произнести одно короткое предложение, состоящее не только из одного мата, может считаться писателем. Тем не менее, спасибо, что предупредил на счет своих тараканов.
– Похоже я наболтал лишнего. Не очень удачное начало беседы.
– Вполне сносное. Главное, не говори это на первом свидании. Поймут неправильно – примут за психа, поймут правильно – пасмурно согласятся с вышесказанным и вскроются прямо за столом.
– Стало быть, ты – исключение?
– Да. Пока ты меня интригуешь. И ты в каком-то смысле исключением являешься тоже, потому что до сих пор не покинул мою компанию, которая в дальнейшем может показаться тебе не самой приятной.
– Чем же?
– Я не лучший человек для чего-либо. Поймешь позже, если захочешь видеться и дальше.
Я невольно улыбнулся краем губ. Забавно, ведь я думаю о себе точно также.
– Так, у нас не свидание и не встреча. Что же? Новое знакомство? У меня такое только в крайних случаях, – говорю.
– Сейчас очень крайний случай, потому что я никого не ждала. Но появился человек, который не надоел мне в первые минуты разговора.
– Да, мы явно сидим здесь, как два последних человека на краю Вселенной, случайно наткнувшиеся друг на друга.
Она опять улыбнулась, обнажив верхний ряд белых зубов. На переднем был скол, который, как ни странно, добавлял шарма общей картине.
– Тогда, если мы все еще общаемся, могу ли я узнать твое имя? – спрашиваю.
– «Имя, что есть имя. Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет», – процитировала она Шекспира. Для себя я – это «я». Для меня ты – это «ты». В тоже время для себя ты – это «я», а для тебя я – «она». Очень занимательно, не находишь? Имена в большинстве случаев жутко дурацкие, скучные и ограниченные. Даруют его тебе родители, а ты носи, годясь скрытым в нем смыслом, либо меняй, вот только на что? Если никто из них не ты, а уже множество кого-то другого, живших, живущих, будущих жить вне зависимости от тебя. Придумай свое – и ты изгой, странный тип, у родителей которого разыгралась фантазия, которые возомнили себя особенными, отстраненными от общей массы обычных людей, – заканчивает она, залпом выпивая остатки пинты.
