— Иностранцы, наоборот, аж дрожат, — Дайте мне, профессор, дайте мне. Делать стараются аккуратно, не причиняя боли пациенту, и состродание в глазах, и переживают страшно если, что-то не так. Снова просят доверить, повторить. В научном обществе работают, не стесняются переспрашивать, задавать вопросы. Честно отрабатывают затраченные на них деньги. На практику стараются попасть туда, где дают самостоятельно поработать… А наши — все с точностью наоборот. В администрацию, в санитарные врачи, где пожирнее кусок да полегче работа. Одно расстройство.
Что станет с нашей медициной через несколько лет, когда нынешнее поколение студентов войдет в силу? Ответ прост — лечиться не у кого будет. Мы когда поступали жили медициной, являлись фанатиками науки, добродетели….
— Вы, Вася не отчаивайтесь, в Афганистане я видел много хороших, честных врачей, медсестер, санитаров. Наверняка эти люди составят костяк будущей медицины.
— Естественно, золотую молодежь на войну калачом от маменек и папенек не загонишь. Вся надежда на оставшиеся десять процентов. Часть из них — ребята прошедшие армию. Жаль только базовые знания у многих слабоваты. Но есть среди них упрямые — зубами грызут, плачут, ночи не спят, наизусть страницы заучивают. Эти будут крепкими врачами. Пусть не талантливыми, но крепкими, если не пропадут в глубинке, не превратятся в чеховских Ионычей… В городах их вряд ли оставят. Здесь ОРЗ на больничных за пятерочки и свои кадры могут выводить.
Василий говорил о наболевшем искренне, с такой грустью, такой непередаваемой тоской…
— Вот перед глазами стоит одна чудесная девушка. Светленькая, с длинными косами, скуластенькая. Мне ее на днях один общий знакомый показал в коридоре, в перерыве между лекциями. Рассказал ее историю. Послушайте, очень поучительна хотя и нетипична. В школе девочка была победительницей всех олимпиад, золотая головушка. Мать растила ее одна, без отца. Погиб ли, ушел, не буду врать, не знаю. Готовясь к экзаменам по физике девчушка прорешала все задачки из сборника для поступающих, да еще изучила институтский учебник. То же — по биологии. За русский и химию не боялась абсолютно. На экзаменах ее мурыжили на каждом предмете дольше всех. Завалить не могли, но ставили — четверки. Разница — вроде бы маленькая, четверка тоже хорошая оценка. Но одного несчастного балла недобрала. Пошла в приёмную комиссию доказывать свою правоту. Бороться. Но это же бесполезно.
— Нашлась одна добрая душа. Подсказал, мол пойди на год поработать в институте лаборантом, глядишь к тебе попривыкнут преподаватели, вроде как своя станешь, да и рабочий стаж появится. Девочка в тот же день подала заявление. Лаборантов всегда некомплект, ее приняли. Начала работать. Проработала год, мыла пробирки, ухаживала за подопытными животными, хорошо себя зарекомендовала. И училась на подготовительных курсах. На вступительных экзаменах — все повторилось, не добрала одного балла. Ведь каждое место денег стоит! И больших. Она в слезах — Как же так? Вы же говорили… Добрый малый ее по плечику погладил, по спинке, по волосикам — Будешь хорошей девочкой — поступишь!. Все правильно поняла. Поступила. Отличница. Умница. А след в душе остался… Незаметный такой надлом, шрамик… В каком виде он выползет наружу? Где? Когда? — Он опечаленно замолк. Поддерживая затухающий разговор я попытался сменить тему.
— Вы работали в Мали с переводчиком?
— С переводчиком, мой друг, это не работа. Перед командировкой полгода с женой учили дни и ночи напролет французкий язык с великолепным преподавателем университета. Кстати — французом, интереснейшим человеком, очень наблюдательным, остроумным…
— За время работы в Мали накопилась масса впечатлений, стольких новых людей узнал, что хочется написать книгу. Сейчас строю дачу, восемьдесят километров от Харькова, несколько далековато, да и дело идет медленно. То нет материалов, то людей, то крана, то грузовика. Сплошная нервотрепка. Все-же надеюсь достроить. Поставлю письменный стол в мансандре, под крышей, открою настежь окно в сад и засяду писать книгу. Это моя мечта.
Мы поставили жигуленка в бетонный бокс многоэтажного гаражного кооператива врытого в склон пересекающего жилой массив оврага. Трамвая ждать не стали. Неторопливо пошли пешком к нашему общему дому.
В тот вечер Василий стал первым человеком кому рассказал, пусть коротко, опуская многие детали свою историю о том как с небес свалился в афганские горы. Верилось, что мой новый друг не болтун и сохранит все рассказанное в душе.
— Все одно к одному. — Он медленно развел руками.
— И не ведают они, что творят. Вы знаете, некоторые знакомые уехали, другие собираются уехать из страны. В слух об этом не говорят, естественно. Вот даже преподаватель французкого, о котором рассказывал, подумывает с женой уезжать в Бельгию, на родину отца. А ведь мать у него здешняя, немцы в полон угнали. В плену со своим французом и познакомилась. В шестидесятых уговорила вернуться с ней на Родину. Сын уже большой мальчик был. Все бросили, поехали. Теперь он сам женат. Жена — тоже харьковчанка, двое детей. Понимаешь, единственный преподаватель — носитель настоящего живого языка, так ему не дают даже ставки! Поль конечно зарабатывает, и неплохо, частными уроками, вот мою девочку учит, но все это не то. Ведь человеку хочется престижа, уважения. Он действительно прекрасный филолог, чудный преподаватель, профессиональный переводчик… Обижают у нас людей. В результате они срываются с насиженных, родных мест, тянутся в дальние края.
Меня обдало жаром. Вероника! Ведь подобное произошло с ней. Сначала — горькая, кровная обида. Унижение. Отъезд. Так Василий стал первым человеком которому поведал о Веронике.
— Да, невеселая повесть о любви. И, тоже, как итог — отъезд из страны. К сожалению — закономерный. У тебя, тут Вероника совершенно права, нет выбора. Уж кого-кого, а офицера из страны никто не выпустит. Сломал бы ей в очередной раз судьбу, а себе еще и карьеру. Полагаю, правда, ты ее так и так сломал своим нездоровым любопытсвом к некоторым моментам собственной биографии.
— Знаешь…. у меня ведь тоже имелся выбор. Французкие врачи, работавшие с нами в Мали страшно удивлялись, почему такие отличные специалисты как мы с женой, согласны трудиться с утра до ночи за мизерную, по их понятиям, зарплату. Не знали сколько даже из этой зарплаты перепадало родному государству! Во Франции, говорили нам, вам обеспечена хорошая практика в госпиталях, свой частный кабинет или даже собственная клиника.
— Клинику, не клинику но специалист нашего класса мог получать очень приличную оплату, позволяющую завести свой дом, машины… А главное — возможность путешествовать по всему миру. Мне намекали, что могу рассчитвать на их помощь. Но!… Но… А главное в Харькове оставались дети. Хорошо, что за ними приглядывали наши родственники, знакомые. Но ведь этого мало. Детям нужны родители. Теперь, что жалеть! Жизнь — прекрасна. Работа есть. Дом — я строю! Правда маленький и далеко от города. Машина… Жигули. Гараж — кооперативный, зато в пределах досягаемости. Жизнь продолжается и она удивительна!
Так дошли беседуя к его подъезду, покурили и Вася решил проводить меня. Постояли у моего парадного, снова покурили. Расставаться не хотелось. Впервые я нашел человека с которым можно свободно говорить о многих тревоживших мою душу вещах. Друга. Записали в блокноты адреса и номера телефонов. На прощание Василий дал свою, редкую в те времена визитную карточку. Договорились, что утром встретимся возле подъезда и вместе поедем в больницу. На том и распрощались.
