— Оставь нам, майор. Не взрывай. Ты видишь, что творится. К ним идут деньги, люди со всего мира. Нам не выстоять, а ведь это наша земля. Забирайте, что сможете забрать, но не рвите остальное. Я не предлагаю тебе деньги, просто прошу, чтобы ты понял. Каждой болтик нам дорог, каждый снаряд. А иначе нам конец. Ты видел — они плясали после Спитака? Это не люди, звери. А ведь мы мирно жили много лет вместе. Доверяли им, думали все плохое позади.
— Ты знаешь, Вартан, сердцем я на вашей стороне, но долг есть долг…Я отдам приказ о взрыве.
— Тогда мы не пропустим колонну. Вертолеты задержать мы не сможем, а автомашины — запросто.
— Но они же идут на помощь твоему народу!
— Народ много страдал, прийдется потерпеть еще немного… — жестко произнес Вартан.
— Ты же летчик, профессионал, понимашь, что без наземного обеспечения мы долго не продержимся!
— Вот поэтому и требую, не взрывай. Будь человеком, майор, пойми, этот хлам, совсем ничего не значащий для вас, уходящих, для армии, для России — наш дополнительный шанс выжить в борьбе с окружающим со всех сторон врагом.
— Ты надеешься на победу?
— Иначе не стоит жить. Да если они победят нам так и так смерть. Вспомни, кто первым на планете начал геноцид? Сколько миллионов армян было вырезано турками в конце первой мировой войны? За что? Так ты думаешь, эти нас пощадят завтра, если мы не устоим? Перережут словно барашков и восславят Аллаха.
В его словах, глазах ощущалась такая боль, такая вековая скорбь, что я не выдержал и отвел взгляд.
— Но в любом случае, что вы сможете сделать с этим металлоломом? Запустить в дело — нужны запчасти, механники, станки. НУРСы — сами тоже не полетят.
— Э, это уже наши проблемы, майор. Не все сделаем по инструкции. Там прихватим, там подтянем, не все приборы нужны, чтобы лететь. Сам знаешь.
— Можно, конечно, и на соплях, только риск… неоправданно большой.
— Это для нормальных условий риск, а для того, что происходит сейчас — это норма.
— Я отправлю колонну завтра, прямо с утра. Ты гарантируешь, что они пройдут без проблем?
— Мы, — Он сделал упор на первом слове, — Мы гарантирем. Колонна пройдет в Спитак без задержек.
— Когда вертолеты уйдут — взорви то, что сочтешь возможным, запали маслотстойник с отработанными маслами. Ты понял?.. Я ведь не отменю приказ.
— Понял майор. Спасибо. Все сделаем. Не волнуйся. И не переживай. Ты не нарушил долг, ты людей помог спасти, народ.
— Ладно, Вартан, не нужно слов. Летай осторожно. Береги себя. Не гробанись во славу народа.
— Нас мало. — Серьезно сказал Вартан. — Просто так гробануться я теперь не имею права.
Он достал из кармана куртки бутылку. Поискал взглядом и нашел на прежнем месте стканчики. Взял два и поставил на стол. Открыл бутылку и разлил по стаканам густой ароматный коньяк.
— Давай выпьем, майор. Может больше не доведется встретиться. Твое здоровье!
— Удачи тебе, Вартан!
Выпили. Тепло волной разошлось по телу, аромат старого коньяка заместил застоявшийся запах несвежего белья, неустроенного временного жилища.
— Слушай, давай выпьем за Армию, за Союз, что бы все вернулось, чтобы снова наступил мир… — Горячо, по-детски вдруг зачастил Вартан. И стало ясно, что это большой ребенок, выплеснутый из привычной, прочной, устроенной и надежной жизни. Что вся его бравада, партизанщина, лихость это только наносное, картинное, что он страшно боится неведомого будущего и готов отдать все, только бы сегодняшнее, страшное настоящее оказалось вдруг дурным сном… Проснулся, вскочил со своей койки в общаге, покидал гантели, пожевал завтрак в офицерской столовой, натянул синюю летную куртку мирного времени и помчался к автобусу, увозящему офицеров на аэродром по тихой утренней гарнизонной улице где-то в заштатном городке центральной Росси… Но не сон это, увы, жизнь.
— Выпьем за мир. Пусть прийдет он на вашу землю, Вартан. — Поддержал его. Не стал говорить об армии, о Союзе. Понял вдруг окончательно и предельно ясно, ни у Советской Армии в которой служил, ни у Союза которому присягал, будущего нет. Время их истекло.
После трупного запаха, боли и холода Спитака я сдал дела отряда прибывшему заместителю и приехал в Харьков. Шли последние дни перед выборами в Верховный Совет. На площадях бурлили митинги, люди обсуждали кандидатов. Критерий был один, общий, деление на свои — чужие. Свой — значит беспартийный таксист пишущий стихи и песенки. Свой — это поэт, обличающий всех и вся. Свой — журналист, публикующий острые проблемные, на грани запретного фола статьи с новыми, неведомыми ранее фактами коррупции, продажности и идиотизма начальства. Чужие — всех уровней секретари, члены чего-то-там, партейные выдвиженцы, руководители всех мастей….
В Парке Победы крепкотелые подвыпившие ветераны-афганцы в голубых беретах и полосатых тельняшках метелили молодых сопливых нацистов, последышей Гитлера. И тех и других лупила резиновыми дубинками — демократизаторами, очумевшая от всеобщей свободы, растерянная милиция. На смену обычной, местной, появились отряды ОМОНа, военизированной, специальной милиции, вооруженной автоматами, газом, щитами и касками.
На прилавках росли груды незатейливой продукции размножающихся с небывалой скоростью кооперативов. Произведенное ими выходило частенько неуклюжим, с притензиями на заграничность, но продукции становилось с каждым днем больше. Хотелось верить, что новый НЭП наполнит прилавки продовольствием, промтоварами, оденет и накормит народ. С колбасой проблем уже не было. Длинные, аппетитные шланги копченой, полукопченой, сыроваренной — да какой угодно висели на стойках базарных ларьков Салтовского рынка, терзая обоняние прохожих неземными, забытыми ароматами. Цены правда оказались доступны далеко не всем, но ведь это только начало частного предпринимательства.
Демократия, гласность — только и слышалось в разговорах людей, зачитывающих до дыр газеты, журналы. Тиражы переваливали миллионные отметки, но прессы все равно не хватало, за ней стояли в очередях, вырывали друг у друга словно хлеб насущный, передавали друзьям, складывали на память как реликвии современности.
Счастливые, оживленные, радостные в своем неведении люди. Это не они отрывали трупы в Спитаке, разнимали воюющих в Карабахе, отбивали невинные жертвы у обезумевших фанатиков-убийц в Ферганской долине, прочесывали ежевичные заросли Абхазии в поисках украденных у зарезанной железнодорожной охраны автоматов ППШ, искали трупы похищенных людей, вылавливали в горах вооруженных бандитов. Им не приходилось пробираться в туалет ползком по проходу вагона последнего пассажирского состава прошедшего из Тбилиси через Абхазию и пришедшему в Сочи без единого целого стекла. Они жили выборами депутатов, народных избранников, детской, светлой надеждой на лучшее будущее. Зачинали детей. Наивные люди не ведали, что уже прожили недолгий золотой век, что многим суждено закончать жизненный путь во времена смуты, голода и несчастий.
