Брызнули во все сторны остатки бронестекла, ворвавшийся в кабину ветер вобрав мельчайшую злую режущую пыль, полоснул по глазам, заставив зажмуриться. Когда через секунду вновь обрел способность видеть, все было кончено. Душманы били в упор. Патронов не жалели и кокпит принял на себя первую, самую длинную очередь, начиненных стальными сердечниками пуль.
Машина еще ползла по инерции вверх, завершая маневр уже мертвого экипажа, но постепенно заваливалась на бок, теряя скорость, стремясь перевернуться на спину и сорваться в последнее неуправляемое смертельное пике. Руки мертвых пилотов еще сжимали штурвалы, но безжизненные тела, удерживаемые только привязными ремнями, заваливаясь набок увлекали за собой рукоятки управления, давили на педали, задавая машине прощальный, страшный, смертельный режим полета.
Вторая очередь пришлась по пустому десантному отсеку за моей спиной, третья самая короткая, пущенная на всякий случай, в уже смертельно раненную машину, поразила двигатель. Движок уже не тянул равномерно, а дергал, то рывком набирая то сбрасывая обороты. Вертушка еще сопротивлялась смерти, включая противопожарное оборудование, функционируя дублированными и аварийными цепями, но без пилотов все стало бесполезно.
В лишенном привычного обрамления пространстве кабины, начала медленно проворачиваться вокруг оси картина каменного мира. Вертолет косо соскальзывал с неба, теряя поддержку могучих лопастей винтов, ставших в один момент бесполезными, нелепыми наростами над фюзеляжем. Внутри пораженного тела машины нарастали звуки беды, треск и скрежет металла, свист воздуха, бульканье вытекающих из систем масел. Все сильнее пахло паленой изоляцией, резиной.
Возможно прошла только секунда, другая с того момента как нас подбили, но в моей жизни еще не встречалось столь длинных секунд. Стряхнув оцепенение я рванулся вперед, к спасительной ручке управления, отжимая одновременно замок ремня командира экипажа, стараясь не смотреть туда где раньше находилась голова. Безжизненная рука неохотно освобождала захват, не торопилась завершать последнее на этом свете дело, передоверять его другому, живому, тянущему на себя последний, маловероятный шанс на продление борьбы, на спасение.
Вертушка вяло отреагировала на борьбу с мертвецом, покачнулась на левый борт и клюнла носом. Этого однако оказалось достаточным и тело завалилось на бок, вывалившись верхней частью туловища в пробоину. Вывалиться полностью ему мешали острые загнутые во-внутрь огрызки алюминиевых переплетов исчезнувшего стекла.
Прошептав Прости, я сбросил ноги пилота с педалей и втиснувшись в залитое кровью кресло взял управление того, что раньше называлось вертолетом, на себя.
Последний раз я вел винтокрылую машину в небе Казахстана, душа наслаждалась от ощущения полета, свободы, молодости. Это происходило так давно, что казалось волшебной сказкой. Рядом со мной в мирном голубом небе плыли надежные друзья, люди которых искренне любил, уважал, которым бесконечно доверял. Командир при малейшей ошибке мог поправить и взять управление на себя. Сегодня в смертельно раненой машине я очутился один на один с враждебным белесым небом в обрамлении красно-бурых, словно запекшаяся кровь, изъеденных временем чужих скал, под прицелом душманской зенитной установки, готовой в любой момент добить цепляющуюся за воздух машину.
Душманы не стреляли, уверенные, что на борту не осталось, после столь удачного попадания, живых. Нелепое маневрирование подтверждало такое предположение. Духи сражались хоть и именем Аллаха, но на полном хозрасчете, покупая у вольных торговцев, у других банд, да и у собственных главарей все от автоматов до Стингергов, лишние траты их абсолютно не вдохновляли. Патроны к крупнокалиберному пулемету обходились недешево, их пологалось экономить. Зачем же добивать уже смертельно раненного зверя? Даже если за вертушку и полагается крупный бакшиш в хрустящих зеленых долларах. Не все ли равно упадет вертолет неверных минутой раньше или позже?
Может духи вовсе другое думали в эти секунды, но так или иначе, дали мне время и возможность принять управление на себя. Вертолет обернувшись вокруг оси вовремя скрыл от чужих глаз происходящее в кокпите. Теперь они видели только хвост, стелящийся за машиной дым и выбивающиеся из под створок жалюзи двигателей струйки огня.
В глаза через развороченное остекление бил холодный тугой воздух, неожиданно плотный для такой высоты. Нос вертолета расположился по оси прорезанного в горах распадка на дне которого сверкала живой ртутью речка, обрамленная по берегам скудной зеленью. Машина теряла высоту, мотор, астматически выхаркивая железные сгустки, сбрасывал обороты. Я вспомнил уроки командира по аварийной посадке на ротации, когда отключенный от движка винт, раскручиваясь под напором воздуха, играет роль парашюта. Память, обостренная до предела, кинула руки в нужной последовательности к уцелевшей приборной панели. Удар зенитки пришелся чуть выше. Вертолет успел начать маневр уклонения и основную часть пулеметной очереди приняло боковое остекление пилотов. Бронебойные наконечники трассеров, убив экипаж, прошили кабину насквозь. Панель же и потолок практически не пострадали.
Мне удалось ввести вертушку в нужный режим и падение стабилизировалось, снижение стало управляемым. Не уверен, что оно казалось таковым со стороны, но в данной ситуации это оказалось наруку.
Стены ущелья раздвинулись и впереди по курсу мелькнула маленькая каменистая осыпь вдоль небольшого серпообразного заливчика. Вопрос состоял в том удастся ли туда дотянуть и хватит ли места уместить вертушку на пятачке между скалой и речушкой. Жизнь не оставила выбора. Приходилось надеяться и верить. Губы сами собой зашептали где-то услышанные, или когда-то прочитанные древние слова — Боже, великий, всемогущий, создатель и повелитель, спаси, соверши чудо, пусть вертушка дотянет…
Вертушка дотянула и рухнула, подламывая стойки колес, на скос нанесенной потоком за многие столетия кучи гравия, гальки и песка. Я ожидал худшего. Шасси самортизировало удар при посадке и меня даже не выкинуло из кресла.
Последние рубящие удары лопастей высекли брызги искр и крошева из скалы. Машина завалилась на бок и беспомощно сползла в махонький заливчик, мутя и пеня воду, заливая ее прозрачную поверхность радужными разводами топлива и масла из разорванных пулями систем.
Пахнуло жаром. Отсчет времени пошел на секунды. Если пламя доберется до боезапаса — пиши пропало. Вытаскивать тела летчиков не оставалось времени. Да и врядли бы мне это удалось. Пусть уж вертолет станет им одним на двоих могильником и памятником. Вряд ли после пожара и взрыва душманы полезут в остов рыться в поисках чего-либо ценного. Выхватил полетную карту из планшета, сунул за пазуху. Кинулся в разбитый, светящийся дырками от пуль десантный отсек. На полу валялись автоматы экипажа, брезентовые майки с магазинами и гранатами, вещмешки с НЗ изрядно располосанные пулями и осколками металла. Некоторые магазины оказались разбиты, покарежены, но разбираться не было времени. Гранаты катались по полу, но к ним нужны взрыватели. На всякий случай сунул по две в каждый карман.
Пуля вышибла защелку и дверь от удара самопроизвольно откатилась, открывая дорогу к отступлению. Неизвестно сколько прийдется добираться к своим. Схватил за лямки и выкинул из машины два наиболее уцелевших мешка, пару маек с магазинами. Из трех автоматов два были расщеплены пулями. Счастье, что хоть один уцелел. Подхватил АКСу и вывалился из вертолета вслед за мешками.
