– Как вы думаете, он убил Миллза и Коли, поскольку считал их продажными? Или потому, что он сам коррумпирован?
– Мне кажется – первое. Это не похоже на акт самозащиты. Похоже, ваш убийца действует по какой-то системе, полагая, что вершит правосудие. Он хочет, чтобы его жертвы были заклеймены как Иуды, хочет, чтобы их преступления стали всем известны.
– Но почему в таком случае просто не разоблачить их? Найти и обнародовать факты их преступлений?
– Этого мало! Что им за это светит? Потеря полицейского значка, увольнение… Ему этого недостаточно… Возможно, он понес незаслуженное и несправедливое наказание, связанное с работой. Если против него было сфабриковано ложное обвинение в нарушении правил или закона, он больше не доверяет системе.
– Как по-вашему, жертвы знали убийцу?
– Да, в этом я уверена. И не только потому, что они оба оказались совершенно не готовы к нападению. Причиной такой жестокости могла являться только тесная связь. Очень вероятно, что они работали когда-то вместе с ним. Возможно, какие-то их действия или поступки привели – по крайней мере в глазах убийцы – к той несправедливости, которая была допущена в отношении его. Когда вы его найдете, Ева, вы легко обнаружите эту связь между ними.
– Как вы полагаете, убийца обладал какой-то властью?
– Любой человек с полицейским значком обладает властью.
– Я имею в виду, не занимал ли он какой-нибудь руководящий пост?
– Возможно. Но потеря поста для него не главное, нет. Им движет гнев, порожденный разочарованием в системе, которую он представлял. В системе, служить которой верой и правдой присягнули его жертвы.
– Но если система предала его, а они оба предали систему, в чем же их можно обвинять?
– В том, что они использовали эту систему, а ему не удалось.
Ева кивнула. Ситуация стала проясняться.
– Мы уверены, что кто-то из сотрудников Сто двадцать восьмого отдела связан с организованной преступностью, с Максом Рикером.
– Да, в вашем докладе это доказано с полной очевидностью.
– Должна сообщить вам, доктор Мира, что уже совершенно точно установлено: детектив Коли был чист, он участвовал в операции против Рикера.
– Ясно. – Светлые глаза Миры подернулись дымкой. – Ясно…
– Мне неизвестно, знает ли уже об этом убийца, но думаю, что пока нет. Какой может быть его реакция, когда он узнает, что Коли был чист?
Мира встала со стула. Профессия требовала от нее умения влезать в шкуру убийцы, проникать в его сознание. Но всякий раз это было непросто. Размышляя над ответом, она подошла к одному из многочисленных окон гостиной и посмотрела в парк, усеянный множеством тюльпанов. Они переливались океаном различных оттенков и цветов, как на картине Моне. «Ничто так не успокаивает, как вид ухоженного сада», – подумала Мира.
– Сначала преступник этому просто не поверит. Он ведь не прирожденный убийца, а слуга правосудия! Но когда это выяснится на сто процентов, он придет в ярость. В ней – его единственное спасение. Система вновь предала его, заставив отнять жизнь у невиновного человека, а значит, кто-то должен заплатить за это. Может быть, следующей жертвой станет кто-нибудь из отдела внутренних расследований, с которого все и началось. А может быть, этим человеком станете вы, Ева, – сказала она, повернувшись к Даллас. – Потому что вы одна из тех, кто, хоть и не напрямую, заставил его пережить этот ужас. Теперь он опять начнет мстить – уже не только за себя, но и за Коли. Да, я не сомневаюсь: как только он узнает и осознает все это, он вновь начнет убивать. И он будет убивать до тех пор, пока его не схватят.
– В таком случае пусть уж он выберет меня. Скажите, как я могу специально привлечь его внимание к себе?
Мира покачала головой:
– Вы полагаете, я буду вам помогать в таком деле, даже если бы и могла?
– Лучше знать точно его цель, чем искать ее в потемках предположений.
– Да, вы должны рассуждать именно так, – задумчиво сказала Мира. – Но вы не можете управлять его сознанием, Ева. У него своя собственная логика, и он уже выбрал очередную цель. Правда, эта информация, когда он ее узнает, может изменить его планы. Он погорюет – и внесет коррективы в свою схему.
Ева нахмурилась.
– Как можно защитить каждого полицейского в городе и его окрестностях, особенно если все они смотрят на тебя, как на личного врага? – пробормотала она.
– Вас только это беспокоит? Вы не можете избавиться от того, что это касается лично вас?
– Нет. – Ева пожала плечами. – Нет. С этим я справлюсь.
– А с чем вы боитесь не справиться? Вот что, Ева. Теперь, когда мне больше нечего вам сказать по поводу психологического портрета убийцы, я хотела бы знать, что вас беспокоит.
– Ничего серьезного, уверяю вас. – Ева поднялась, давая понять, что беседа закончена. – Я благодарна вам за то, что вы нашли время прийти сюда. Я знаю, что доставила вам неудобства.
Однако она забыла, что в этой комнате не только у нее есть характер.
– Сядьте, я еще не закончила. – Удивившись требовательному тону Миры, Ева подчинилась. – Я просила рассказать о том, что вас волнует. Вы выглядите несчастной и расстроенной. И я подозреваю, что причина этого кроется в вашей личной жизни.
– Да, это носит личный характер, и мне не хотелось бы…
– Ваши ночные кошмары усилились в последнее время? Вас опять мучают видения?
– Нет, черт побери! Это не имеет ничего общего с моим отцом и моим прошлым. И вообще это мое личное дело!
– Вы должны понять кое-что. Вы мне далеко не безразличны, Ева.
– Доктор Мира…
– Успокойтесь! – Приказание, отданное таким теплым, спокойным и доброжелательным тоном, возымело свое действие. – Я скажу об этом, даже если вас это покоробит: я отношусь к вам, почти как к дочери. Мне жаль, что вас это смущает, – добавила Мира, увидев, как по лицу Евы пробежала тень. – Вы не знаете моих детей, но они могли бы вам рассказать, какой я бываю беспощадной, когда меня беспокоит их благополучие. Я стараюсь не вмешиваться в их личную жизнь, но причины возможных неприятностей я должна знать.
Ева была ошеломлена. В ней боролись столь противоречивые чувства, что она не могла вымолвить ни слова. У нее никогда не было матери, и теперь она не знала, как вести себя с этой женщиной.
– На сей раз причина скрыта не в вашем прошлом, она – в настоящем, – продолжала Мира. – Ну, а если это носит личный характер… значит, дело в Рорке. Вы поссорились?
Эти слова, сказанные так мягко и спокойно, вызвали реакцию, которой Ева сама от себя не ожидала. Она внезапно рассмеялась – и смеялась долго и громко, пока у нее не закололо в боку и она не поняла, что у нее просто истерика, готовая перейти в рыдания.
