— Это была бы подлость, — не согласился герцог, решительно задушив в сердце вспыхнувшее дикое желание воплотить хотя бы один раз самые смелые свои мечты, — я не готов пасть так низко…
— Он это понимает, поэтому пробует тебя убедить. Вчитайся в записку: это готовое оправдание, — Хью был как никогда серьёзен.
— Нет, — помолчав, качнул седеющей головой герцог, — нет…
— Тогда выброси это, — маг протянул Себастьяну флакон, и тот взял его, словно ядовитую змею, — выброси сам. Ты справишься, Себастьян.
— Я брошу его в пруд, — решительно проговорил герцог и вышел из кабинета, оставив мага сидеть в кресле, задумчиво глядя в никуда.
Себастьян решительно сбежал с крыльца и по боковой аллейке дошёл, почти добежал до небольшого, но глубокого пруда, на берегах которого любили устраивать пикники. Звук упавшего в воду предмета всполошил задремавших уток, которые недовольно высунули головы и снова спрятали их под крыло.
— Всё, — сказал Себастьян магу, вернувшись в кабинет, — спасибо тебе, Хью…что бы я без тебя делал, дружище!
— Не за что, — Хью встал и с удовольствием потянулся, — давай-ка ложиться спать. Завтрашний день обещает быть не намного легче прошедшего. Доброй ночи, Себастьян…
— Доброй ночи, Хью, — герцог закрыл за поздним гостем двери, подошёл к столу, выдвинул верхний ящик и положил в него вынутый из кармана небольшой флакон тёмного стекла.
Закрыв стол и заперев верхний ящик на ключ, Себастьян подошёл к окну и невидящим взглядом уставился в темноту, полностью погрузившись в собственные нерадостные мысли. Появление в его кабинете записки и флакона с приворотным зельем усложняло и без того непростую ситуацию. Герцог привык доверять своему внутреннему голосу, который сейчас безапелляционно заявлял, что в королевском замке в один клубок сплелись несколько интриг, и невозможно распутать общий узел, не разобравшись с каждой из них по отдельности.
Во-первых, пропавшие фаворитки Филиппа, оставившие после себя непонятные шкатулки, опутанные десятком мощных заклинаний, среди которых чётко просматриваются нити магии смерти, причём магии высшего порядка. Следовательно, без сильного некроманта явно не обойтись, и тот, кто шкатулки запечатал, прекрасно это понимал.
Во-вторых, в замок неожиданно приехал Хью, которого приглашение Себастьяна застало практически уже на пороге летней королевской резиденции. Хью — специалист по нестандартным магическим ситуациям, великолепный сыщик-аналитик, воспользоваться услугами которого может себе позволить далеко не каждый. Маг приехал сюда, чтобы разобраться с каким-то сильным некромантом, который хочет украсть некий фолиант из королевской библиотеки. Снова — некромант, и в совпадение, если честно, верится с трудом.
В-третьих, загадочная женщина, разговаривавшая с ним и с Хью и посоветовавшая не лезть в это дело. Со своей собеседницей загадочная женщина говорила о магии крови, которая опять же родственна некромантии и столь же опасна. Эта странная женщина, вне всякого сомнения, хорошо знала и Хьюберта, и самого Себастьяна, а вот они даже предположить не могли, кто это и как она связана с пропавшими фаворитками.
Ну и в-четвёртых, загадочная колдунья, которая дала Марион зелье, чтобы затащить его, Себастьяна, в постель. А потом аналогичное зелье появилось на его столе в запертом, казалось бы, кабинете. Причём именно тогда, когда по двору расползлась сплетня о его связи с Лори.
Не многовато ли интриг для одного относительно небольшого дворца? И единственный человек, который в той или иной степени связан с каждой из этих историй — это он, герцог Фарийский. Значит ли это, что первопричина всех этих таинственных событий — он? И ведь даже посоветоваться не с кем…Если только с Хью? Но что-то глубоко внутри шептало герцогу, что в этот раз маг ему не помощник. Значит, нужно разбираться самостоятельно.
Себастьян взлохматил по-военному короткую шевелюру, глубоко вздохнул и, погасив светильник, решительно вышел из кабинета. Успокаивающе махнув рукой вскочившему сонному лакею, герцог незаметно выбрался из дворца и, осторожно перешагивая через невысокие заборчики, отгораживающие клумбы, направился в сторону дворцового парка. Его не привлекали ни увитые плющом беседки, ни распространяющие невероятный аромат кусты роз: с каждым шагом он забирался все дальше и дальше от замка, в самую неухоженную часть парка, которая и парком-то по сути дела уже не являлась.
Выбрав наименее заметную и уже слегка потерявшую товарный вид беседку, герцог раздвинул густые виноградные плети и пробрался внутрь. Осмотревшись, он довольно кивнул сам себе и засветил небольшой, чтобы не было заметно снаружи, огонёк. Вряд ли, конечно, кого-то ещё в этот час занесёт так далеко от замка, но герцог не был настроен пренебрегать даже малейшими деталями: слишком серьёзное дело он задумал.
Стараясь не шуметь, он выдвинул на середину беседки старый стол, приютившийся в углу, смахнул с него листья и пыль, огляделся и передвинул его чуть в сторону — так, чтобы свет луны, пробивающийся сквозь виноградные заросли, падал именно в центр столешницы. Затем Себастьян извлёк из карманов несколько предметов и положил их на край стола: аккуратную женскую заколку, резную шпильку, пуговицу от камзола, батистовый носовой платок, сложенный лист бумаги.
Разложив предметы в только ему понятном порядке, герцог скинул камзол, подвернул рукава рубашки, вытащил из кармана брюк небольшой тёмный мелок и уверенными движениями, выдававшими большой опыт, начертил на столе небольшую пентаграмму. Критически осмотрел её, подправил пару линий, затем уколол палец и, проговорив несколько гортанных слов на непонятном языке, капнул в центр пентаграммы каплю крови.
Несколько секунд ничего не происходило, но затем воздух над пентаграммой сгустился, стал похожим на туман, и герцог бережно, стараясь не задеть линии, положил в центр пентаграммы пуговицу от камзола. Туман растянулся, уплотнился, стал блестящим, словно стекло, герцог тихо, но резко что-то сказал, и в туманном зеркале появилось изображение. Король Чарльз лежал у себя в комнате, но не спал, как можно было предположить, а читал толстенную книгу, название которой Себастьян не мог рассмотреть. Лицо у короля было спокойное, даже умиротворённое, и герцог, сделав неуловимое движение ладонью, стёр картинку.
Вытерев вспотевший лоб, герцог убрал из пентаграммы пуговицу, заменив её сложенным листом бумаги. Снова несколько резких слов — и вот перед герцогом возникла комната, в центре которой старший принц с бокалом вина в руке о чём-то горячо спорил с призраком Леонарда фон Бэркфаста. Себастьян пожалел, что его колдовство не может передать звуки: вернее, может, но такой вариант потребует гораздо больше сил, и тогда Себастьяна на всех просто не хватит. Он хотел подождать, но Уильям вдруг напрягся, словно прислушиваясь к чему-то, резко поднялся и сделал сложный пасс рукой. Герцог едва успел стереть изображение и досадливо поморщился: Уильям наверняка почувствовал наблюдение, но вряд ли свяжет это с герцогом, так как о способностях Себастьяна практически никто не знает.
В центр пентаграммы легла резная шпилька, и герцог недовольно нахмурился: он понимал, что должен проверить всех, но видеть Марион даже в зеркале ему было неприятно. Даже не просто неприятно. Себастьян понимал, что начинает опасаться королеву, так как совершенно не представляет, чего от неё можно ожидать. Появившаяся в зеркале женщина спала, счастливо улыбаясь чему-то, и герцог искренне надеялся, что мечты Марион никак не связаны с ним.
