— Моя бабушка не любила её, да? Это из-за дядьки Васи Стёпина? Антона? Вы мне можете рассказать, что там на самом деле у них случилось?
— Сейчас точно не могу, — голос её сделался сухим. — И не думаю, что стоит ворошить прошлое. Ни Ольги Викторовны, ни Нади уже нет в живых, к чему эти разговоры?
— Но мы-то живы!
— Маша, прошу, займись своей успеваемостью. Мне неприятно это говорить, но сейчас, когда твоей бабушки нет в живых, заступаться за тебя некому.
Разговор с директрисой получился дурацкий. Она разозлилась. Я это почувствовала, но не успела уловить, в какой именно момент. Если бы мне было не семнадцать, она бы и не подумала так отфутболивать меня, попрекая успеваемостью.
Я тоже разозлилась. Ходила по квартире, как тигр в клетке, в трусах и халате нараспашку, совсем не чувствуя холода и не зная, чем себя занять, чтобы избавиться от назойливого любопытства. Пока вдруг, остановившись напротив зеркала, не заметила, как за последние месяцы уменьшилась моя грудь, а рёбра стали некрасиво выпирать. Обычно люди радуются, когда худеют, но для меня это был дурной знак. Очередной признак моего социального упадка. Я всё ждала, что жизнь вот-вот начнется, а она лишь катилась по наклонной.
— Пожалуйста, можно мне встретиться с твоим дядькой? — елейным голосом попросила я в ответ на ворчливый отклик Бэзила.
— С ума сошла? Зачем?
— Просто поговорить.
— Знаю я твоё поговорить, — пробурчал он. — Прицепишься, как банный лист. Нет. Нельзя.
— Если не разрешишь, я скажу твоей маме, что ты гей.
— Это что ещё за фигня?
— Просто разреши зайти в гости. Я ничего плохого не сделаю. Честно. Только спрошу его про Ягу. Про Ягу можно?
— Ты же против шантажа.
— Но ты-то не против.
— У нас семейный обед.
— Я после обеда зайду. Минут на десять.
— Ты невыносимая, Микки.
— Я знаю. Спасибо. Когда заканчивается обед?
Когда я пришла, они только приступили к чаю, и я ещё не успела разуться, как Бэзил, всунув мне в рот шоколадную зефирину, объявил Антону, что я пришла поговорить.
Мы с Антоном были немного знакомы, и он просил обращаться к нему на «ты».
Бэзил отвёл нас в свою комнату, и они, открыв окно, стали курить в лоджии.
Антон был рослый и мужественный, с красивым профилем и колким, как у Бэзила, взглядом. Не удивительно, что Надя влюбилась в него. От таких людей, вроде Антона и Томаша, за версту веет надёжностью. Но, пожалуй, это единственное, что их объединяло. Одет Антон был небрежно, мятая футболка, заношенные джинсы, а вёл себя в приблатнённой манере, которую так старательно копировал его племянник.
— Я хотела спросить про Надю.
Бэзил сразу дал понять, что времени у меня немного, так что терять его ради приличия на ненужные вступления не хотелось.
Антон выпустил дым и поморщился.
— Сорокину?
— Ты же знаешь, что её убили?
— И чё? — откликнулся Антон довольно агрессивно. — Ко мне какие вопросы? Я своё отсидел. И больше эту падлу никогда в жизни не видел.
— Нет-нет, я просто хотела узнать, какая она была в школе. И не было ли у неё конфликта с Ольгой Викторовной?
— Директрисой что ли?
— Ну, да.
— Надя твоя тварь последняя. И мне плевать, что она сдохла, пусть с того света слышит.
Бэзил покосился на меня, типа: «Я предупреждал», и Антон, перехватив его взгляд, немного смягчился:
— Она всегда была странная. На всю голову отбитая. Три года за мной по пятам ходила. Фотки свои голые присылала. У меня тогда девчонок полно было и эта Надя-чикане никаким боком мне не сдалась. А потом в одиннадцатом у меня самого переклинило, — растопырив пальцы, Антон покрутил ладонью у виска. — Ну, в смысле, что я хотел к ней по-доброму. Думал, если это осчастливит её, то почему бы не помутить с ней немного. Она же не страшная была девка. Задница, сиськи — всё на месте. Мы с ней месяц встречались от силы.
А потом я сказал ей: «Извини, подруга, гуляй». У меня просто дофига разных знакомых было, а у Нади на ревности крыша отъезжала. Истерики закатывала. То меня убить грозилась, то себя, то кого-нибудь из девчонок. В общем, послал я её окончательно, а она побежала, мамке своей шизанутой нажаловалась, они вдвоём заяву накатали. И всё. Крантец. Как докажешь, что ты не верблюд? Она в полиции рыдала и синяки показывала, а я её пальцем ни разу не тронул. Хотя, если бы знал, как потом обернётся, убил бы сразу. Чтоб хоть не зря срок мотать.
— А учителя что? Классная и директриса?
— Ну, Тамара сразу на её сторону встала, стерва. Типа: «какой ужас», «бедная девочка», «психологическая травма», «насилие», и полный воз этой хренотени. А директрису уважаю. Она быстро просекла, что да как. Пыталась помочь мне. В суд ходила. Говорила, что Наде мозгоправ нужен. Да ну, какой там уже психолог. Поздняк было метаться. Если бы у меня других приводов не было и проканало, но они всё туда до кучи приплели: и драки, и кражу жвачки, и порчу школьного имущества…
— Значит, Ольга Викторовна Надю не любила?
— Какое любила? Её из-за той истории из школы попёрли. Кажется. Но это не точно.
— А ты случайно ничего не знаешь про дом престарелых «Пуговицы»?
— Что? — Антон нахмурился. — Почему я должен про это знать?
— Ну, мало ли. Вдруг кто-то упоминал.
— Нет, не знаю. Всё. Перекур окончен, — пульнув щелчком окурок с балкона, он ушёл.
— Довольна? — в голосе Бэзила прозвучала издёвка. — Узнала всё, что хотела?
— Не всё. Но кое-что.
Мы смотрели друг на друга так, будто что-то осталось недосказано. Не знаю, о чём думал в тот момент Бэзил, но я свои мысли озвучила прямо.
— Слушай, Бэзил, так ты меня всё-таки любишь?
— Понятное дело, люблю, — отозвался он с подозрением. — Что-то не так?
— Нет, не любишь. По-настоящему не любишь. Ты не думай, это не претензия. Просто факт. Я знаю, что не любишь так, как любят кого-то близкого и дорогого. Не любишь и это даже хорошо, потому что я тебя тоже так не люблю.
— Ты чего? — скепсис сменился удивлением.
— Просто не хочу больше делать вид, что мы вместе. Потому что это глупый фарс и показуха.
— Ну, хватит уже, — он дружески обхватил меня за плечи и потряс. — Я же принёс тебе деньги, договорился с Антоном, а то, что тема Нади меня достала, так это не обсуждается.
— Я не могу играть в то, что я с тобой, если на самом деле не с тобой.
— А… Всё ясно, — он отпустил меня и отвернулся к раскрытому окну. — Решила кинуть меня ради Надиного питомца.
