За стеклом мрачной угрюмой стеной мелькали деревья.
— Там ещё доктор был, — вспомнила я.
— Доктор тоже старый, — фыркнула Лиза. — Ему не меньше сорока.
— А тебе в доме престарелых подавай молодого и красивого? — засмеялась я.
— Теперь понятно, почему она на Томаша накинулась, бедная, — в очередной раз опустив глаза на экран, Лиза внезапно оглушительно завизжала.
— Что такое? — испугался Липа, вскакивая со своего места.
— Он ответил! Ответил! — закричала Лиза.
— Кто? — не понял Липа.
— Лёша ответил. Микки, представляешь? Он ответил!
Я наклонилась над её телефоном и прочла сообщение.
«Привет. Ты красивая. Мне нравятся блондинки».
— Я тебя поздравляю. Видишь, никакой это не сюр. Ты ведь и правда красивая.
— Бли…и…ин! Офигеть! Он ответил!
Счастливые визги Лизы разносились на весь салон.
— Кто такой Лёша? — сухо спросил Липа, стоя возле наших кресел, казалось, ещё немного и он расплачется.
Но Лиза то ли не замечала этого, то ли не придавала значения.
— Мальчик из инстаграма. Ну, ты же помнишь, я тебе показывала…
— Ах, этот, — Липа совсем скис. — С уродливым шрамом?
— Замолчи, — Лиза шлёпнула его по руке. — Ты ничего не понимаешь, он прекрасен. Боже! Микки! Он написал, что я красивая.
— Да-да, — я обняла её.
Лиза редко так бурно выражала эмоции.
— А как же Фил? — Липа продолжал стоять над нами.
— Фил, Фил, — передразнила Лиза. — Фил тупой, и я его не люблю.
— Но почему тогда ты с ним встречаешься? — Липа негодовал.
— А с кем мне ещё встречаться? — беспечно парировала Лиза. — Не с тобой же.
Липа отшатнулся, как от пощёчины. Потом наклонился к ней и зашептал на ухо. Но мне всё равно было слышно.
— Я же тебя люблю, а Фил не любит, и этот Лёша не любит, это несправедливо.
— Это нормально, Сеня. Просто я себе цену знаю и парней ищу по себе, а ты себя переоцениваешь, — ответила она в полный голос. — Люби кого-нибудь подходящего себе и тогда будет справедливо.
Липа весь покраснел, постоял, пыхтя, над нами с выражением глубочайшего упрёка и перешёл в другой конец автобуса.
Всю оставшуюся дорогу он ехал, держась от нас на приличном расстоянии, и, хотя проезд ей всё равно везде оплатил, провожать не пошёл, а отправился со мной.
Какое-то время шли, не разговаривая, лишь Липа горестно вздыхал. Наконец, я не выдержала:
— Ну, что я могу сказать? Лизу, что ли, не знаешь? Наговорила, не думая.
— Нет, она правда считает меня уродливым, жалким и недостойным её.
— Она не считает тебя уродливым… — я не знала, что ещё сказать, потому что в остальном Липа не ошибался. — Ну, просто её впечатляют яркие парни. Что тут поделаешь? У каждого свой вкус. Я бы с Филом или вот таким Лёшей ни за какие деньги не стала встречаться. Моя бабка всегда говорила, что гремит пустая бочка. Вот это про Фила. И Лиза сама это понимает, поэтому и не любит его, но ты подожди. Она поймёт, что нужно ценить отношение, а не…
— Когда она это поймёт, меня уже не будет, — сквозь зубы процедил Липа.
— В смысле?
— Я этого не выдержу, Микки. Ей всё смешно и неважно. Если она станет общаться с этим инстаграмщиком, я повешусь.
Трагичность его тона насмешила.
— Если ты так сделаешь, то лишний раз докажешь, что она права насчёт тебя. Вместо этого идиотизма сделай лучше что-нибудь, за что она могла бы тебя уважать.
— Что, например? — он с надеждой уставился на меня.
— Не знаю. Что-то. Какой-то серьёзный мужской поступок. На какой не способен тот же Фил. Сделай что-нибудь, что в полной мере раскроет твои чувства. Понимаешь?
— Нет.
— Ладно.
Вообще-то я и сама не совсем знала, что ему посоветовать. Рецептов не было.
— Перестань за ней бегать и помогать. Пусть задумается, что ты для неё значишь.
— А если ничего не значу?
Я пожала плечами, и Липа свернул к своему дому.
В Вотсапе висели три сообщения от Томаша и одно от Бэзила. Томаш спрашивал, куда я делась и всё ли в порядке, а Бэзил прикалывался на тему дома престарелых.
Я перезвонила Томашу.
— Алло, это пицца? Можно мне сегодня на вечер заказать Ветчину-грибы, Маргариту и мальчика-разносчика?
— Оплата картой или наличными?
— Оплата домашкой по алгебре.
— В таком случае, мальчик-разносчик полагается вам в подарок.
— К какому же часу ждать заказ?
— Не раньше половины седьмого.
— Спасибо.
— Ты почему опять сегодня прогуляла?
— Потом расскажу. У меня к тебе серьёзный разговор.
— Надеюсь, в этот раз обойдётся без твоих чудесных друзей?
— Я тоже на это надеюсь.
Я вошла в квартиру и оглядела революционные завалы бардака.
А может, Томаш был прав в том, что я наказываю себя сама? Тем, что живу так. Может, я даже нарочно создаю вокруг себя этот хаос, чтобы он разросся вокруг меня до несовместимых с жизнью размеров? И ботинки сухие не ношу именно поэтому, и окончательно вылечиться не могу? Может, я просто надеюсь, что кто-то вдруг волшебным образом вытащит меня из всего этого? А что, если я жду спасения и помощи, думая, что чем мне хуже, тем быстрее это случится?
Но по факту спасать меня было некому. И это стоило признать.
Посещение Пуговиц оставило неприятное впечатление. Мне бы не хотелось в конце своей жизни оказаться в таком месте. Почти то же самое, что и интернат, только для стариков.
Из собачьих мисок их, конечно, никто не кормит, не бьёт и секс-рабство им, определённо, не грозит, однако выходит, что сиротство не имеет возраста.
Мне даже Надину маму было жаль, хотя она и производила странное и страшное впечатление.
Для начала я собрала с пола всю грязную одежду и сразу запихнула в стиральную машинку. Затем сняла постельное бельё Кощея. Потом складировала грязные чашки в раковину и залила водой. Покидала в мусорный пакет успевшие засохнуть и превратиться в сухие корочки мандариновые шкурки и огрызки от яблок. Туда же выкбросила смятые бумажки, чеки и старые счета за квартиру с кучей рекламы. После чего достала пылесос.
Когда Надя училась в школе, её мама ещё не была такой больной. Или уже была? Доктор сказал, что авария случилась двадцать лет назад. Это ещё до того, как Надя стала учиться у Тамары Андреевны.
