— Она просила тебя пойти с ней?
— Она забомбила меня злыми сообщениями о том, что я пожалею. И что сам виноват в том, что случится…
— Она знала, что что-то случится?
— Об этом не спрашивай. Трудно теперь сказать, что именно она имела в виду.
— Значит, она тебе угрожала?
— Она угрожала тебе.
— Но Надя мне ничего не сделала, когда мы столкнулись в туалете. Только зеркало разбила кулаком. Сказала какую-то гадость и ушла.
— Хочешь правду? — Томаш упёр руки в колени. — Это я запер тебя в актовом зале.
— Ты? — я невольно отступила назад.
— Она была в таком состоянии, что запросто могла перейти от угроз к действиям.
— А ты в курсе, что, когда Надю достали из колодца, у неё кожа на лице была обожжена кислотой? Тамара Андреевна считает, что это какая-то ошибка, но тебе не кажется это совпадение странным? Как будто люди через одного ходят с кислотными лицами…
— Ты сейчас вообще про что?
— У Нади же эта идея насчёт кислоты не просто так появилась, да? Это ведь она на Светку насмотрелась?
— Скорей всего.
— Ну….
— Что «ну»?
— Пожалуйста, перестань тормозить. Неужели ты не видишь связь? А что, если в колодце была не Надя? А что, если это Светка? Тамара говорила, что были вопросы по опознанию…
— Как Светка окажется возле школы?
— Может, Надя привезла её на машине и решила избавиться от трупа? Или… — меня вдруг поразила ясность моей догадки. — Или Светка сама пришла. Тамара Андреевна сказала, что моя бабка отыскала женщину, у которой на Надю был компромат, и собиралась с ней встретиться. Это поразительно. Всё сразу становится на свои места. Всё-всё. И пропавшая машина, и угроза, и несчастный случай с Лизой, и даже то, что за всё это время полиция так и не пришла в школу. А что, если на самом деле в колодце не Надя, а Светка?
Томаш смотрел на меня, как на умалишённую.
— Микки, ты меня пугаешь.
— Помнишь, что мне Даша сказала? Что переписывается с Надей?! Или, может, ты считаешь это призрак ей пишет?
— Она ребёнок и выдумщица. Кроме того, ты ей нравишься, и она хочет привлечь твоё внимание.
— Когда она сегодня вернётся, я попрошу показать мне ту переписку.
— Это бред.
— Всё, чего бы я не сказала, для тебя бред. Ты постоянно выставляешь меня сумасшедшей, а сам, оказывается, закрыл меня в актовом зале и молчал.
— Ничего не выставляю.
— Слушай, — я решительно скрестила руки на груди. — А может, ты просто знаешь, что она жива? Поэтому не хочешь об этом говорить?
— Если бы Надя была жива, она не позволила бы нам с тобой встречаться.
— Ну вот поэтому Лиза и оказалась в яме. А сейчас она затаилась и следит за мной. И за тобой тоже. Выжидает.
— Это абсурд.
— Может, вы на самом деле заодно? И это какая-то разводка? Смысла которой я пока не понимаю, но обязательно разберусь.
— Ты серьёзно? Собираешься найти смысл, которого нет? Это лучшее, Микки, что ты могла придумать. Тебе всё равно в чём меня обвинять, да?
Осуждение в его взгляде пылало инквизиторским костром.
— Нет. Но то, что ты отрицаешь очевидное, заставляет задуматься, — продолжала сопротивляться я.
— Всё, что я знаю, это то, что Надя взяла из машины банку с химией, которая предназначалась тебе. Я запер тебя в зале и побежал её искать, чтобы остановить.
— Когда мы уходили из школы, ты был на первом этаже.
— Я услышал чей-то крик и вернулся проверить, всё ли в порядке.
— Ты слышал крик?
— Возможно, мне показалось, потому что я очень боялся, что она это сделает. Даже попросил Бэзила проводить тебя. Не веришь — спроси у него. Это он мне сказал, что Надя взяла ту банку.
— Погоди-погоди. Это что-то новенькое. Когда ты разговаривал с Бэзилом?
Томаш тяжело вздохнул.
— Когда побежал за Надей, встретил его по дороге.
— Возле Надиной машины? Когда он колеса собирался ей проколоть?
— Бэзил сам тебе это сказал?
— Да.
— Хорошо, — Томаш кивнул. — Потому что я обещал не рассказывать. Тогда всё проще. Надя могла облиться из этой банки или её могли облить. Вот откуда на ней кислота. Так что Светка тут не причём.
— Что ты ещё обещал не рассказывать? И кому?
— После того, как Надя ушла из зала, я её больше не видел! Клянусь чем угодно.
— Но это не значит, что ты не в курсе того, что она жива, — запальчиво сказала я, продолжая отстаивать свою великолепную гипотезу, но Томаш ещё больше помрачнел и, подняв с пола мою олимпийку, швырнул в меня.
— Мне больше нечего сказать. Если тебе всё ещё нужно погулять, чтобы успокоиться — я не держу.
Это было обидно.
Крикнув из прихожей, что не вернусь, я ушла, громко хлопнув входной дверью.
Побежала вниз по лестнице, натягивая куртку на ходу, но через пару этажей Томаш догнал.
Я обернулась, он остановился наверху.
— Тебе очень хочется меня обвинить? Я понял. Не важно в чём. Ты мечтаешь, чтобы это был я. Просто тебе страшно так близко подпускать кого-то? Да? Я прав? Ты боишься, что тебя снова кто-нибудь бросит. Это уже сидит у тебя в голове. И чего бы я не говорил, что бы не делал, ты всё равно будешь находить повод. Хорошо. Иди. Я больше ни на чём не настаиваю. Но как ты собираешься жить, Микки? Ты же никого не любишь и никому не веришь. Ты только и делаешь, что ищешь предателей. Твой хаос бесконечен и навсегда с тобой, где бы ты и с кем ни была, куда бы ни пошла.
Я стала спускаться дальше, а он остался.
На лестнице второго этажа я села на ступени, в глубине души надеясь, что он всё же пойдет за мной, потому что от его последних слов мне стало вдруг очень жалко себя, но потом послышались удаляющиеся шаги и стало ясно — новых попыток не будет.
Самое ужасное, что всё, что сказал Слава, было правдой. Я никому не доверяла, и чем сильнее сокращалась дистанция, тем тревожнее становилось. Мне нравилось встречаться с ним и нравилось всё, что между нами происходило, но позволить себе привязаться к нему и по-настоящему полюбить, я никак не могла.
Пока ехала домой, расплакалась. А в автобусе, как назло, пристали два пацана — знакомиться. И сколько я не посылала их, не отставали. Видели же, что реву, но всё равно доматывались с тупыми подкатами. Сошли вместе со мной на остановке и топали до самого моего дома.
К счастью, возле соседней пятиэтажки я заметила Фила. Он гулял с собакой. Маленькой вечно трясущейся белой чихуа в розовом комбинезончике.
