— Спасать? Ты серьёзно? Мне казалось, ты адекватная. Никто никого не спасает. Никогда.
— Слушай, заткнись уже, а? — я готова была наброситься на неё с кулаками. — И без тебя тошно.
Яна встала между нами:
— Вопрос в другом. Что теперь будем делать?
Аня кивнула.
— Без денег мы тебе помочь не сможем.
Они обе уставились на меня.
Я не знала, что ответить; предательство Томаша не то, чтобы очень неожиданное, но такое гадкое, полностью выбило почву из-под ног.
— Только давай ты не будешь страдать? — бросила Аня строго. — Времени у нас немного. Здесь мы и так задержались. А чтобы куда-то попасть, нужно двигаться. Сейчас же соберись с мыслями и придумай другой, более реалистичный вариант, откуда нам взять за тебя деньги.
— Других вариантов нет.
— Они всегда есть, — Яна присела рядом. — Просто подумай хорошенько. Ты нам нравишься, и очень не хотелось бы тебя вот так здесь оставлять.
— Причём тут нравишься? — фыркнула Аня. — У нас сейчас, кроме неё, никого. Остальные уже «не здесь», а когда появится кто-то следующий — не известно.
Яна виновато улыбнулась.
— Мне ты нравишься. Честно. Должно же быть что-то ещё. У тебя есть родители? Родственники? Хоть кто-то?
— Или, может, ты знаешь какой-нибудь большой-пребольшой секрет, за который захотят и смогут заплатить? — добавила Аня.
Вот уж чего-чего, а секретов в последнее время я узнала предостаточно.
Лучше всего было сдать им Тамару Андреевну. Она всю жизнь откупалась от Нади. И сейчас тоже смогла бы. В конце концов, она это заслужила за то, что упекла меня сюда.
И Томаш заслужил. Пригрози ему Яна связаться с Марком, он бы все деньги за свою бесценную Дашу отдал, не то, что сто тысяч.
— Эй, — потрясла меня Яна. — Уснула что ли?
— Не знаю, — я пожала плечами. — Всё, что есть, не подходит.
— Расскажи нам, а мы сами решим, подходит или нет, — Аня принялась нервно ходить по комнате. — Измены, внебрачные дети, подлог, финансовые махинации, медицинские ошибки, фальсификация, убийства, в конце концов — всё подходит. Только чтобы человек мог заплатить и не помчался тут же в полицию.
— Есть один секрет, только про это все знают, — я готова была уцепиться за любую возможность.
— Что это за секрет, о котором знают все? — удивилась Яна.
— Рассказывай, — потребовала Аня.
— Короче, жил тут в Пуговицах дед. Миллионер. И его сын-наследник, чтобы долго не ждать, пока тот помрёт, заплатил местным работницам, чтобы они устроили деду сердечный приступ. Женщин этих теперь уже здесь нет… И найти их вряд ли получится.
— Ещё бы, — вставила Аня. — Я бы тоже сразу свалила.
— Но тот мужик — сын миллионера, который сам теперь миллионер, вполне себе жив, здоров и не только реален, но и доступен. У меня есть его номер и адрес места, где он бывает. Вариант глупый, я понимаю, но вы здесь работаете и могли бы сказать, что нашли какие-то доказательства и что вы их передадите каким-нибудь другим его родственникам. Блеф, конечно, но вдруг сработает?
Сестры напряжённо молчали. Потом многозначительно переглянулись.
— Это не очень глупый вариант, — медленно произнесла Яна. — Только непродуманный. Миллионеры-убийцы — наш профиль.
— Нам нужно обсудить, — Аня потянула сестру за рукав. — Жди.
Их не было около часа, потом Яна вернулась.
— Мы приняли решение. Миллионер нам подходит. Получится, естественно, не так быстро, но и рассчитываем мы теперь не на сто тысяч. Потребуется месяца три, может, чуть больше. Чтобы точно сказать, нужно его увидеть и что-то про него узнать.
— Но я не могу сидеть здесь три месяца! — я подскочила на кровати.
— Мы не будем его шантажировать. Мы будем его разводить. Это совсем другое. Шантаж — быстро и дёшево. Разводка — дорого и круто. Мы навели справки. Этот человек действительно существует, ты нам не врёшь. А значит, тебе есть, чем расплатиться. Его телефон стоит ста тысяч. Миллионеров кругом полно, но далеко не все из них убийцы. А для нас работа с тёмными — означает стопроцентный успех. Так что поздравляю. Завтра рано утром мы тебя выведем. Будь готова. Вещи не бери. Куртку принесём. Воскресенье — самый удачный день. И запомни на будущее, всегда сбегай в воскресенье.
— Спасибо, — у меня отлегло. — Только я скажу вам его номер, когда уже выйдем. Извини. Гарантии мне нравятся всё же больше, чем надежда.
— Вопросов нет. Всё по-честному. Ты молодец, — Яна подняла два победных пальца вверх. — Только, если вдруг это окажется не его номер, мы тебя найдём и придём за компенсацией. Ты же понимаешь?
Под утро дверь тихонько щёлкнула. Я не спала. Лежала в джинсах и худи под одеялом и ждала. В джинсах обнаружились пятьсот рублей. То ли моя старая заначка, то ли великодушный подарок Кощея. Это вселяло надежду на то, что добираться до Москвы пешком не придётся. Вообще, куда идти дальше и что делать, я не знала, и планировать, пока не выберусь из Пуговиц, не хотелось.
Сколько раз так бывало: стоит загадать и сразу же всё обламывается.
— Идём, — шёпотом позвал кто-то из сестёр.
Я быстро сунула ноги в ботинки и выбежала к ней. Это оказалась Яна.
— Что бы не происходило, ничему не удивляйся, — предупредила она. — И не разговаривай.
В коридорах царил полумрак. На стенах тускло горели светильники на стенах. Тишина стояла вязкая и оглушительная. Коридор казался нескончаемо длинным, будто огибал всё здание Пуговиц по периметру.
Мы шли по нему и шли, ничего не менялось, только номера комнат, подтверждающие, что мы всё-таки движемся. Потом неожиданно Яна остановилась напротив одной из дверей, приоткрыла, заглянула внутрь и потянула меня за собой.
Мы попали на огромную кухню с большими серебристыми холодильниками до потолка, гигантскими стальными вытяжками, островом с плитами, над которыми на висела различная кухонная утварь и хромированными стойками с микроволновками, мультиварками и другими приборами. Всё кругом сияло чистотой.
Прошли кухню насквозь и оказались в складском помещении с широким, грузовым лифтом.
Аня ждала нас здесь. В руках у неё был ужасный леопардовый полушубок из искусственного меха. Она молча передала его мне, затем вызвала лифт и, когда двери раскрылись, мы вошли в него втроём.
Лифт тоже был весь серебристый, а стены зеркальные, в точности, как в том, в котором мы ехали с Дженой. Только этот был длинный, грузовой и напоминал комнату смеха, потому что наши отражения в нём искажались и выглядели комично-уродливыми.
Холл, где мы вышли, оказался мрачным, серым и мраморно-холодным, как морг. В нём никто не сидел. Ни охранника, ни столика администратора. Только красная дорожка и огромные, украшенные новогодними хвойными ветками и пуговицами деревянные часы напротив входа, наподобие тех, что ставят в парках.
