– Мастер чего?
Я усмехаюсь ее наивности.
– Чтобы тебе было понятнее, объясню так: я Мастер по женскому телу, ну и отчасти по женской душе. У меня есть… хм… определенный авторитет в этой области.
– То есть вы этим зарабатываете? – она в изумлении округляет глаза, и я замечаю, что она носит линзы. Убежден, что они без оптики, скорее, чтобы изменить привычный цвет глаз.
– Мои услуги стоят очень дорого, ты права, – киваю я головой. – Но сегодня у меня выходной, я здесь для того, чтобы отдохнуть и развлечься.
– Оу… – беспомощно замолкает она и оглядывается. – Тогда простите за то, что отвлекаю вас.
– Ты нисколько не отвлекаешь. Ты и есть мое сегодняшнее развлечение.
– Я выгляжу для вас настолько смешной и нелепой?
– Ты выглядишь, как глоток кристально чистой родниковой воды в каменной пустыне.
Она как-то горько усмехается и качает головой.
– Наверное, вам хочется не просто выпить этот глоток, но и сначала как следует взболтать его, чтобы он стал не таким прозрачным? Поднять со дна всю муть и грязь?
Ох, детка. Сколько же невысказанных обид ты накопила за свою семейную жизнь?
– Нет, красавица. Я хочу совершенно другого. Я хочу, чтобы твой тонкий, несмелый родничок, что с трудом пробивается сквозь толщу нанесенного на него грунта, превратился в полноводную реку. И тогда пустыня зацветет и превратится в рай на земле. А ты хочешь этого? Хочешь, чтобы твоя пустыня стала Эдемом?
Ну же, пташка, решайся.
– Мне… надо подумать.
– Нет. Никаких раздумий и сомнений. Только да или нет. Сейчас или никогда. Тебе ведь все равно нечего терять, кроме сотни евро, оплаченной на входе в этот закрытый клуб. К тому же все, что происходит здесь, остается только между нами. Только двое, ты и я, буду знать о произошедшем. Клянусь. Доверься мне.
Она молчит несколько секунд, а я чувствую, как в ушах все громче стучит кровь. Я уже сам хочу этого чуть ли не больше, чем она.
Девушка кидает взгляд на посетителей, подошедших к барной стойке, и что-то, очевидно, замечает в них такое, что придает ей решимости. Она залпом допивает коктейль, аккуратно ставит пустой бокал на стол и поднимает на меня горящий взгляд.
– Я. Хочу. И именно с вами.
Бинго!
– Ты смелая пташка. И, поверь, ты не пожалеешь.
– Лучше я пожалею о том, что сделала, чем буду всю оставшуюся жизнь ругать себя за то, что так и не решилась почувствовать этот вкус свободы.
Повинуясь моему знаку, безликий официант, чье лицо скрыто за маской с готовностью кладет на стол серебряный поднос, на котором лежит плотная черная повязка.
– Это обязательно? Эта повязка?
– С той самой секунды, как ты дала мне свое согласие, ты обязалась беспрекословно слушаться меня. Я говорю – ты слушаешь, я задаю вопрос – ты отвечаешь на него честно и искренне, я приказываю – ты безропотно выполняешь мою команду. Только так.
– Ладно.
– Да, Мастер. Ты должна обращаться ко мне именно так.
– Хорошо, Мастер, – после секундной заминки кивает она головой.
Я беру в руки повязку, расправляю ее и… решаю пойти на уступку. Первую и последнюю.
– Сейчас я должен приказать тебе подойти ко мне и встать на колени. Но тебе, новичку в таких играх, я окажу небольшую любезность, – я сам встаю и подхожу к ее креслу. – В следующий раз ты сделаешь так, как надо. Тш-ш-ш, ничего не говори. Я знаю, что ты хотела произнести несусветную глупость о том, что следующего раза не будет. О-о-о, детка, поверь, будет. И еще не один. Потому что тебе понравится. Очень-очень понравится. А сейчас… просто закрой глаза.
Я вытаскиваю шпильки, распуская волосы, что тяжелым каскадом падают на изящные плечи, завязываю ее глаза повязкой и, поддерживая под локоток, помогаю встать со стула.
– Идем.
Я веду ее в свою любимую комнату по самому запутанному маршруту, порой поднимаясь и спускаясь несколько раз по одной и той же лестнице. Пусть думает, что это здание огромное, и без меня она отсюда ни за что не выйдет. По дороге бережно обнимаю и не отказываю себе в удовольствии огладить крутые бедра или упругую попку, прикоснуться ненароком к высокой груди, дунуть в ушко, каждый раз с удовлетворением отмечая ее дрожь от моих совершенно невинных прикосновений.
Перед дверью в подготовленное помещение заминка буквально на несколько секунд – всего лишь необходимо удостовериться в том, что я пришел именно в ту комнату, которая нужна для дальнейшего.
И вот мы на месте.
Я помогаю ей присесть на высокий табурет без спинки. На первый взгляд он кажется хрупким и неустойчивым. Но я-то знаю, что его ножки надежно закреплены к полу, и от неловкого движения “наездницы” он даже не пошатнется.
– Я должен кое-что подготовить для нашей сессии. И пока я занят, буду задавать тебе вопросы. А ты будешь на них отвечать. Как и договаривались. Честно и откровенно. Ты все поняла?
– Да.
– Да?
– Да, Мастер.
Я отхожу от нее и передвигаю тумблеры в нужные позиции. Не готова она пока к некоторым особенностям этого помещения. Но с моей помощью… Ей даже понравится то, что я покажу ей. Чуть позже.
– Для чего ты здесь?
– Ну, наверное…
– Меня УЖЕ не устраивает такой разговор. Отвечай четко и по существу. Никаких “наверное”, “может быть” или “возможно”. Никаких полутонов. Только правду. Даже самую постыдную правду о себе и своих желаниях. Своих самых порочных и постыдных желаниях. Для чего ты здесь, девочка?
– Чтобы… познать собственные границы?
– Ты осмеливаешься задавать вопрос мне?
– Нет, Мастер, – она склоняет голову и шелковистые волосы заслоняют ее лицо, порозовевшее то ли от гнева, то ли от смущения.
– Сними свои трусики.
– Но…
– Сейчас же.
Она сидит на высоком неудобном стуле под ярким светом лампы, беспомощно крутя головой и пытаясь хоть что-то рассмотреть в узкую щель из-под повязки. А я нахожусь за пределами этого ослепительного круга, неслышно передвигаясь вокруг нее, кружа медленно и лениво, как акула вокруг беззащитно дергающейся в воде добычи.
Она неловко приподнимает одну половинку роскошной задницы, стаскивает трусики сперва с правой стороны, потом с левой и нерешительно сдвигает их.
– Быстрее! – мой голос щелкает как удар плеткой, которую я пока не применяю. Пока.
Путаясь в тонких лоскутках полупрозрачной ткани, она избавляется от эфемерной защиты, и они легким белоснежным облачком опускаются на черный пол.
Я был прав. Белое. Кипенно белое, с тонкой ажурной вышивкой по самому краю.
