– Я не стеснительная, – фыркает она через плечо и потирается об меня уже явно нарочно. Одаривая, а точнее уж, поддразнивая еще одной порцией аромата-возбудина.
– Успел заметить. Всегда так ходишь?
– Когда настроение как сегодня. Нравится задница?
– Очень. – К чему лукавить, если попка и правду чудо как хороша.
– А что еще нравится? – она возвращается и снова пристегивается, отчего ремень безопасности туго натягивает так и не высохшую ткань, и грудь чуть не выпрыгивает из низкого выреза.
Сучка. Ну какая же сучка. А я кобелина самая натуральная, что послушно реагирует на каждую ее нехитрую приманку. Но опять же – похер, если это доставляет удовольствие.
– Губы. Очень… аппетитные.
– Хотел бы почувствовать их на своем члене? – откликается она ожидаемо, но это ни черта не значит, что на мне не срабатывает.
Как у нее получается говорить столь пошлые и вульгарные вещи так, что от них не воротит? Не просто не воротит, а заводит. Не подетски.
– Очень, – принимаю я правила игры.
– А хочешь… м-м-м… прямо сейчас?
– Si! – Это уже не только я, но и мигом подперший ширинку нижний отзывчивый дебил.
– Приготовь вторую сотенку, кабальеро. Это удовольствие идет по отдельному прейскуранту, – ухмыльнулась она, не скрывая цинизма, но с ним и… предвкушения? Так, словно отсосать мне ей не терпится едва ли не сильнее, чем мне очутиться как можно глубже в ее горле. Это от него, этого чуждого для настоящей профи предвкушения меня мигом так торкнуло, или оно почудилось, ведь и так уже как по голове ударенный от одной перспективы.
Черт с тобой, жадная стерва, и похер на то, что реально, а что мне только льстиво подсовывает распаленное воображение. Беру не глядя!
Я вытаскиваю из кармана рубашки еще одну банкноту и машу перед ее лицом. Моя крошка улыбается так светло и радостно, что в горле начинает першить. Я ни хрена не понимаю свои эмоции. Разве мне не должно быть противно от того, что странная дорожная “не шлюха” так предвкушающе ухмыляется легкому заработку? Заработку! Ничего сверх этого!
Она расстегивает ширинку и вдруг… облизывается. Как кошка, учуявшая миску со свежими сливками. Как гурман, зашедший в случайно приглянувшийся ресторан и уловивший запах любимого блюда из приоткрытой кухонной двери. Как алкоголик, которому долго никто не наливал и вдруг предложили пинту холодного пива в жаркий день. И все мои странные эмоции испаряются, оставляя голое вожделение. Такое же обнаженно острое, как и в первый раз на той обочине. Такое, будто первой разрядки и не было.
Не успокоившийся с предыдущего стремительного заезда преданный товарищ в познании всех граней низменных порывов бодро взбрыкивает, а девица тихо и радостно смеется ему, как давнему приятелю. И снова, сука, так искренне и смотрит с восхищением, что нечто лишает меня на мгновенье способности вдохнуть.
Она пробегается тонкими пальцами по подпрыгивающему и с готовностью пускающему в нетерпении слезу попрошайке, прослеживая рисунок все отчетливее проступающих вен. Как если бы любовалась. Доводя до предела моего терпения с непостижимой стремительностью. Берет быстро каменеющий ствол в руки, обхватывая с обстоятельностью полноправной хозяйки, и уверенно гоняет тонкую кожу по жесткому уже до боли основанию, вызывая безнадежное помутнение моего разума. Наклоняется и начинает что-то приговаривать по-испански, касаясь головки еще только обволакивающими выдохами, а моя нога невольно ищет точку опоры, выжимая газ со всей дури.
– Эй, не гони, – мурлычет она дразняще, нисколько не отрезвляя, потому что сказанное у самого сейчас концентрированно чувствительного в моем теле места не доходит до сознания, только вибрация звуков, что прокатываются от паха повсюду, все только усугубляя. – Тут ограничение скоростного режима. Не думаю, что тебе улыбнется предстать перед дорожной полицией с моими губами, надетыми на твой член. Хотя… они тут наверняка и не такое видели.
Место для первого касания рта она выбирает убийственно точно. Кончик горячего языка скользит по уздечке, и я дергаюсь, простреленный кайфом насквозь. За ним поцелуй-ожог, от которого я шиплю и матерюсь сквозь зубы, пауза, чтобы дать мне прочувствовать, насколько же жажду продолжения, и она убийственно медленно насаживается ртом. Убивает меня бесконечно неспешным погружением, пока головка не утыкается в жаркую тесноту горла. Снова пауза, и уже я рычу нечленараздельно, требуя от нее движения. Сучка, смерти моей точно хочет! Сглотнув напоследок, отчего меня мотнуло на сиденьи, она с пошлым хлюпаньем выпускает меня из адски сладкого плена, жадно хватает воздух и берется за процесс моего убийства наслаждением всерьез.
Вести машину, отслеживая дорожные знаки, немного отличающиеся от привычных, и при этом чувствовать ее язык, пробегающийся по всей доступной ей длине, ее мелкие, белоснежные зубки, периодически игриво цепляющие плоть, ее дыхание в паху – адреналин покруче самой высокой водной горки из их знаменитого аквапарка. Ей явно неудобно в такой позе, потому что она вошкается и ерзает на своем сидении. И в конце концов отстегивается и нажимает на кнопку, полностью откидывая сидение.
– Прости за перерывчик, кабальеро, но у меня нога затекла, – смущенно улыбается она и вновь тянется к ширинке.
Смущается. Шлюха. И задыхается, глядя на мой пах так, будто умирает от жажды. Будто хочет мой оргазм до смерти. Как я сейчас.
Я съезжаю совсем, потому что хватаю в кулак розовые волосы и подтягиваю ее губы к своим.
Она пахнет… просто чистым телом. Слегка солоноватым после наших недавних упражнений на свежем воздухе, чуть заметной мускусной кислинкой ее собственных соков и совсем незаметно свежескошенной травой.
– Кто ты? – требую я, отвлекаясь от дороги.
– Просто… крошка, – ускользает она, дурит меня, облизывая распухшие губы, затопляя остатки разума похотью. – Путешествую по острову автостопом.
– Поэтому без белья? – рычу во внезапном бешенстве, стискивая мягкий шелк сильнее. Бесит! Почему, бля?! – Чтобы не тратить время при оплате?
– Тебе какая разница, красавчик?
Действительно, какая мне нахрен разница?
– Соси, лягушка-путешественница, – грубо тыкаю я ее обратно к паху, где недовольный затянувшейся паузой член уже плачет мутной слезой.
И получаю кару-вознаграждение за свою грубость. Она сосет, о да, как же она сосет. Жадно, мокро, грязно. Принимая меня так глубоко, как только возможно в таком положении. Обволакивая горячей теснотой горла, цепляя зубами ровно так, чтобы подкидывало от почти боли и тут же заглаживая, зализывая эту вину, за которую наверняка не испытывает ни грамма стыда. Выпускает совсем, дразня лишь кончиком языка, коварно и бесшабашно пьяно глядя мне в глаза, провоцируя снова стиснуть пшенично розовые пряди и грубо насадить на член, испытывая ее способность принять. И подчиняется этой грубости тоже охотно, крышу снося этой алчной покорностью. Стонет с моим членом в горле, и от вибрации меня колбасит так, что вовсе зверею. Мне нужно уже кончить так, что чуть заживо до пепла не сгораю. И вот оно, маячит край, уже почти переваливаюсь за грань, но хочу еще. Еще чего-то.
