— Прости. — Мне остается только беспомощно разводить руками. — Пожалуйста, прости. Я куплю тебе…
— Отвертка, ну-ка глянь на меня.
Что-то в его интонации заставляет беспрекословно подчиниться.
У него красивые глаза. Не в том плане, что у них красивый цвет, форма или ресницы, хотя с этим абсолютно полный порядок. У него взгляд мужчины, который знает, чего хочет от жизни. Который знает вкус поражений и вкус побед.
Это взгляд Мужика.
Того, который про наше простое и женское.
— Маша, это просто часы, и я сам их дал. Если эта хренова «Омега» с водозащитой для дайвинга не переживет сантиметр детской каши, то и сдалась бы она, в самом деле? Хватит дергаться, Отвертка. Ешь лучше — у тебя вид как у вдовы!
Я знаю, что не должна улыбаться.
Не ему и не сейчас.
Но улыбаюсь.
Это все вино. Не такое уж оно, видимо, безалкогольное.
Когда мы заканчиваем с ужином, я снова иду мыть Дашку и наспех застирывать ее комбинезон, радуясь тому, что предусмотрительно захватила еще один. В ванной есть сушка для полотенец, и она достаточно теплая, чтобы «пострадавший» до утра уже высох. Так будет спокойнее.
В комнате уже порядок — Стас сам собрал посуду и остатки еды, принес две чашки чая и упакованные в красивые коробки с бантами фирменные десерты. Все это предусмотрительно стоит на самой недостижимой для Дашки высоте — пустой книжной полке.
Но после хорошего ужина и еще одной порции ванной, Лисица уже откровенно зевает и клюет носом. Так что пока Великан вытаскивает на середину комнаты коробки со старыми пластинками, Даша уверенно штурмует диван, потому что там лежит большая и явно очень «аппетитная» для нее подушка.
— Да ты шутишь?! — не верю своим глазам, когда вытащенная наугад пластинка оказывается «Алисой в Зазеркалье» с песнями Высоцкого. — Серьезно?
— А ты знаешь, что это такое? — Стас немного склоняет голову на бок, разглядывая меня из-под длинных ресниц каким-то как будто очень придирчивым взглядом. — Тебе сколько лет, Отвертка? Вроде не по возрасту репертуар.
— О, я пришла в этот мир еще до того, как метеорит уничтожил динозавров, — отшучиваюсь я.
— Ничего, что я на «ты»?
— Я смирилась, что в этом столетии все мужчины поразительно невежливы от природы.
Пластинка выглядит почти нетронутой — никаких крупных царапин, и даже бумажная середина без потертостей. Осталось проверить, работает ли радиола.
Стас что-то шаманит с настройками, поворачивает иглу и, наконец, ставит ее на кончик винилового диска.
Комнату наполняет до ужаса приятное потрескивание, какое бывает только на старых грампластинках. И, конечно, первые звуки аудиоспектакля.
Несколько минут мы просто пьем чай, слушаем и я с улыбкой поглядываю на сладко сопящую Дашу.
Стас тянется к ручке уменьшения громкости, но я останавливаю его, едва касаясь локтя пальцами.
Мгновение мы смотрим друг на друга, и когда я понимаю, что он медленно опускает взгляд на мои губы, тут же одергиваю руку.
— Даша вымоталась, — говорю, глядя на свежую клубнику в разрезе своего десерта, — у нее было много впечатлений сегодня. Ее теперь и пушка не разбудит.
Мне не нравится, что его запах — обычный мужской запах пополам с мятным лосьоном после бритья — так навязчиво торчит у меня в ноздрях.
Не нравится, что я то и дело ловлю себя на разглядывании его татуированных рук или колечка пирсинга в нижней губе.
Это все очень неправильно, потому что Гарик… он всегда будет со мной.
— И как это… гмм…
— Не надо, — останавливаю попытку Стаса завести разговор о моем прошлом. — Давай лучше слушать старые пластинки? В этом больше смысла, чем в моей скорбной повести.
Он ничего не отвечает, но через пару минут поднимается с одеяла и предлагает взять Дашу на руки, пока он разложит диван. Я пытаюсь сказать, что могу сама, но, когда понимаю, что это не диван, а какой-то замаскированный неучтенный робот-трансформер, просто молча отхожу в сторону.
— Спокойной ночи, Отвертка, — говорит Стас, и выходит из комнаты даже не обернувшись, плотно, до щелчка, закрыв за собой дверь.
Я забираюсь на диван, поближе к маленькому теплому тельцу Даши.
Она всегда так забавно спит — на спине, раскинув ручонки и посапывая.
Гарик тоже любил спать на спине, а я любила прижиматься к его боку и иногда даже не смыкала глаз ночи напролет, боясь пошевелиться и потревожить его сон. Особенно в последние месяцы, когда он так отчаянно вырывал у болезни еще один день дома.
Я закусываю уголок подушки, чтобы не проронить ни звука, но рыдания душат как никогда беспощадно.
Год прошел, но я до сих пор сквозь сон пытаюсь нащупать в темноте его ладонь.
И… не могу смириться с тем, что ее больше нет.
Глава 81
Дашка просыпается только около девяти утра.
Моя непоседа, у которой утро часто начинается до того, как начинают кукарекать петухи, спит до девяти! Я не знаю, может, причина в том, что у нее вчера и правда было много впечатлений, или потому что здесь, далеко за городом, свежий воздух, или потому что всю ночь за окном мерно падал снег. Но я впервые за год, чувствую себя по-настоящему выспавшейся.
И мы еще какое-то время валяемся в кровати, разговаривая друг с другом этим ее фирменным «ыыы».
Мне почему-то так хорошо, что не хочется даже брать в руки телефон, потому что обычно в такие моменты реальность любит отвешивать мне отрезвляющих подзатыльников.
Я смотрю на телефон, лежащий вниз экраном на маленькой тумбе, и решаю, что не буду брать его в руки до второго января. Сегодня, как-никак, тридцать первое декабря, и даже женатые на работе вдовы заслуживают микро-каникулы.
Кстати, я так и не спросила Стаса, до какого числа он планирует здесь задержаться.
Я потихоньку встаю с кровати, предусмотрительно пробую мизинцем ноги пол — теплый, хотя на всякий случай все равно достаю из второй сумки свои домашние вещи: теплые серые леггинсы и длинное до колен худи с капюшоном и толстые гольфы ручной вязки.
Черт.
Я так привыкла к тому, что дома на меня никто не смотрит, что главным критерием в выборе одежды стало удобство и натуральные материалы. Но, наверное, такой «наряд» бы подошел девочке-подростку, а не взрослой почти тридцатилетней женщине.
Хотя, какая разница?
Я снова бросаю взгляд на постель и крепко жмурюсь, когда на минуту кажется, будто из-под одеяла выглядывает тонкая ладонь с длинными аристократичными пальцами.
Это вечная война с собой — мне больно натыкаться на то, чего уже нет, но когда моя психика начинает забывать, я тут же заново расковыриваю рану: пересматриваю все наши с Гариком видео, его фотографии, снова и снова слушаю его голосовые сообщения. И на какое-то время это приводит меня в «норму», где мне снова страшно не хватает его тепла рядом.
