Это как будто он взял в ладони мое угасающее сердце, подул на него и заново распалил хрупкое пламя из тлеющих углей.
— Я не мастер справляться с детьми, но постараюсь стать Лесоповалу другом и своим в доску, — добавляет Стас, делая шаг ко мне, как будто готовится к основному рывку перед финишем. — И я буду беречь тебя, Отвертка. Нам может быть сложно, и мы, наверное, иногда будем ссориться, но я всегда буду рядом и мне ни фига не стыдно сказать, что я тупой, если я натуплю. Возможно, я зарабатываю меньше тебя, но я готов ползти вверх. Небо в алмазах, может, и не будет, но Думай с меня. И через пару лет я, скорее всего, попрошу тебя подумать о пацане, чтобы укомплектовать семью на сто процентов.
Я шмыгаю носом.
Кто-то очень умный однажды сказал, что когда ты находишь человека, из-за которого у тебя то слезы, то смех, и сердце выпрыгивает из груди, и бессонные ночи — это не любовь. Потому что любовь — это когда тихо, спокойно и в тихой гавани.
— Будешь моей тихой пристанью? — Я прижимаю к груди сверток с пушистым домовым, а свободной рукой тянусь, чтобы обнять Стаса за шею. — Я на все согласна.
— Да хоть енотом лысым! — усмехается он, и сгребает меня в охапку.
— Енотом?
— Нельзя чертыхаться при котах, — говорит заговорщицким тоном, — они от этого фыркают и шипят. Поехали в ЗАГС, Отвертка? Че кота-то тянуть за фаберже?
— Пятница, — говорю я. — Пять часов вечера.
— Да успеем. — Тащит к двери, и его вообще не беспокоит, что я все еще с мокрым котом в руках.
— Шашлык? — топчусь у порога, пытаясь попасть ступнями в ботинки
— Да, шашлык классный, сразу и отпразднуем. Кстати, а Лесоповал-то где?
Я знаю, что за этим мужчиной я буду не как за каменной стеной.
Это мой личный швейцарский банк, с гарантией в тысячу лет.
