Грозная одобрительно улыбается, дает отмашку водителю, и машина выезжает со стоянки.
Я снова смотрю в телефон: сначала на сообщение Димы о его «страшной запарке», потом на те несколько фото, которые успела сделать.
В голове не укладывается.
— Ирландский или шотландский? — интересуется Горская.
— Что? — не очень понимаю, о чем она, потому что голова забита другим.
— Виски, Маша. Вы какой предпочитаете?
— Я люблю сладкое игристое вино, — не могу не ответить иронией на ее легкое снисхождение к моему ответу. — То самое, которое в приличном обществе считают помоями.
— Вы — бунтарка, — она не спрашивает, она подводит черту под очевидным для нее фактом.
— Нет, Тамара Викторовна, я просто люблю то, что люблю, и мне все равно, что кто-то когда-то решил, будто любовь к сладким винам — это признак дурновкусия. Я не готова тратить сумасшедшие деньги на «Вдову Клико», потому что для меня это просто невкусное вино — вот и все.
— И часто вы пьете «Вдову Клико»? — снова слегка снисходительно интересуется она.
— Пару раз пробовала. Поняла, что лучше я буду пить то, что хотя бы доставляет мне радость.
Грозная снова пристально осматривает меня с ног до головы.
Становится задумчивой, и возраст все-таки берет свое, проявляясь морщинами вокруг глаз и сникшими кончиками губ.
Я напоминаю ей о дочери. Наверное, мы были бы ровесницами.
— Ну и что вы собираетесь делать со всем этим? — нарушает тишину Грозная. Не трудно догадаться, что именно она имеет ввиду.
— Не знаю, — передергиваю плечами.
Правда не знаю.
Сказать Диме, что я все знаю? Что видела их? Ткнуть в нос доказательствами и посмотреть на его реакцию?
Или просто заблокировать и перестать выходить на связь, чтобы ситуация в конце концов просто сошла на нет?
Или какой-то другой вариант?
— Вы знали, что они там будут?
Тамара Викторовна искренне удивляется, и я быстро машу рукой, понимая, какую глупость сморозила. Просто совпадения были такими тотальными, что грех не подумать о том, что без Руки Судьбы тут не обошлось. Той самой, у которой красивый маникюр и кольцо с приличным бриллиантом, размером с горошину.
— Это так унизительно, как представлю… — не могу держать мысли в себе.
— Так не унижайтесь, Маша.
— Хотите дать мне совет?
— Нет, я для этого слишком стара. — Она немного хрипло смеется, и я не могу не улыбнуться в ответ. — Просто подумала, что женщина, которая ушла с достоинством с работы своей мечты, точно не станет размениваться на скандал с мужчиной. Весьма посредственным мужчиной — я все же буду на этом настаивать!
— Ну не всем же быть загадочными и брутальными самцами, — тоже посмеиваюсь я.
— Зачем такие крайности? — Грозная закатывает глаза. — Достаточно просто быть мужчиной с большой буквы «М».
— В наше время уже никто не подает женщине пальто, — грустно вздыхаю я.
Хотя, пожалуй, мой теперешний босс вполне из этой категории.
И я не понимаю, почему подумала об этом именно сейчас.
Глава 27
Может, я и страус, но на все входящие сообщения Димы просто не отвечаю.
Читаю их, но ничего не пишу в ответ.
Сначала он просто пишет, что устал, что работа его изматывает и вообще всячески создает для меня видимость бурной деятельности. Потом, уже поздно вечером, когда во мне примерно полбутылки шотландского скотча и одно единственное желание — уснуть и проспать до вечера воскресенья — присылает сообщение, все ли у меня в порядке, и почему я ничего не пишу.
Я забрасываю телефон под подушку и проваливаюсь в сон.
По крайней мере, в ту минуту мне не больно.
Мне просто совсем никак, но это точно не повод для радости.
В воскресенье просыпаюсь около часа дня и на удивление не чувствую ни головной боли, ни сухости во рту. Никаких симптомов похмелья, хоть последний раз я столько пила, кажется, на третьем курсе института, когда наш староста стал отцом в двадцать один год — и по этому поводу мы сначала пили за здравие новорожденного, а потом — за упокой холостяка.
Приподнимаю подушку, смотрю на темный экран телефона, пытаясь угадать, сколько там сообщений и пропущенных звонков.
Но… снова накрываю его подушкой и спокойно иду в ванну.
Долго валяюсь в теплой воде с пышным слоем пахнущей лавандой пены, делаю себе кучу девочковых процедур — пилинги, скрабы, маски, масла. Долго и тщательно мою волосы, чтобы потом завернуть их в шелковое полотенце.
Хожу по дому абсолютно голая, не забывая поглядывать в любую зеркальную поверхность, включая электрочайник и чайную ложку.
Терпеливо жду, когда во мне вызреет правильная злость.
Не та, которая про истерики, вырванные волосы и зеленку с лицо.
Злость, которая никогда не давала мне упасть.
Меня — умницу, красавицу, с отличной фигурой и шикарной грудью, с перспективами и IQ в сто двадцать восемь единиц (такой вообще только у шести процентов населения!) собирались сделать каким-то… запасным аэродромом?
Я смотрю, как темно-коричневая струйка кофе из кофемашины постепенно наполняет чашку, и пытаюсь представить, что было бы, если бы правда так и не вскрылась.
Как он вообще думал нас совмещать?
У него бы внезапно заболела бабушка, к которой пришлось бы ездить на все выходные? Или начались бы срочные командировки? Мне даже в какой-то степени интересно прокручивать в голове возможные варианты развития событий. Это как посмотреть хорошее кино с ужасной концовкой и пытаться придумать свою, чтобы получить хоть какое-то удовольствие.
Телефон беру только вечером, часов в семь, когда буря во мне немного успокаивается, и я уверена, что не поддамся ни на какие «обеспокоенные сообщения» и попытки выяснить, что случилось.
А сообщений от него много.
Около двух десятков, и еще столько же пропущенных звонков.
«Что случилось?», «Я вижу, что ты читаешь мои сообщения, но не отвечаешь — это игнор?» «Маша, я же этого не люблю, я предупреждал!» «Детский сад!»
Я листаю их, повторяя заученные когда-то упражнения из дыхательной гимнастики.
Спокойно, Маша, не мешай актеру — он старается!
Но когда дело доходит до сообщений с фото, я останавливаюсь.
Внизу еще пять непрочитанных, но я залипаю на том, где Дима присылает свой рабочий стол с разбросанными бумагами, канцелярскими принадлежностями и пустыми коробками от фаст-фуда. Типа, это он сейчас на работе.
