Глава 42
Я приезжаю к Гарику поздно вечером.
До сих пор не могу преодолеть мысленную преграду и начать называть это место «домом». Для меня это дом, в котором живет Гарик — мужчина, который скоро станет моим мужем и, одновременно, мужчина, о котором я знаю почти «ничего».
Несмотря на холодный вечер, Гарик сидит на скамейке на веранде, и в пепельнице на кованом столике уже порядочно окурков. Он уже без пиджака, в расстегнутой почти до пупка рубашке с закатанными рукавами.
Выглядит уставшим.
Ненадолго задерживаюсь на крыльце, в надежде получить хотя бы взгляд в мою сторону, но нет — он просто тянется за очередной сигаретой.
Я поднимаюсь к себе, принимаю душ, переодеваюсь в теплую пижаму.
Спускаюсь вниз, делаю две порции горячего шоколада в большие чашки, бросаю на плечо плед и, украдкой, как нашкодившая кошка, устраиваюсь рядом с ним.
Набрасываю плед на наши колени — его и мои.
Мы молча пьем горячий шоколад, и я пару раз ворую затяжки из его сигареты.
— Эльмира приходила в офис, — говорит Гарик, когда наши чашки пустеют. — Служба безопасности отчиталась. Я так понимаю, она хотела поговорить с тобой.
— Я бы не назвала это разговором, — напускаю беззаботный вид. — Скорее попыткой на авось отжать свое. Прости, но она у тебя какая-то недалекая.
Гарик задумчиво рассматривает мое лицо, и мне снова становится неуютно, как тогда в комнате, когда мы пили вино из одной бутылки.
— Маша, она уже давно не «у меня». И это единственное, что тебе нужно знать об Эльмире.
— Я примерно так ей и сказала.
— Правда? — На его лице мелькает тень заинтересованности.
— Нууу… — Закатываю глаза. — Почти вежливо и почти без сарказма. Дала понять, что в то время, когда ты якобы строчил ей признания в любви, на самом деле мы неплохо проводили время в постели. Видел бы ты ее лицо!
Я нарочно пытаюсь дурачиться, потому что мы Гарик продолжает смотреть на меня так, словно вот-вот поддастся искушению и проглотит. И единственный способ не сдуреть от этого взгляда — до последнего отгораживаться от него шутками.
— Мне кажется, твоя бывшая уже энергично рубит лес.
— Рубит… лес? — не понимает он.
— Надо же где-то брать палки, чтобы вставлять их в колеса велосипеда наших счастливых отношений.
— Ты как будто даже довольна, — немного расслабляется Гарик и, наконец, отворачивается.
Я украдкой поглядываю на его профиль.
Точно Хидлстон.
Из одной хромосомы они вылупились что ли?
Я снова пытаюсь украсть у него сигарету, но Гарик выразительно качает головой — нельзя, остановись, хватит.
Это очень странно, но у меня и мысли не возникает, чтобы ослушаться. Как будто есть что-то в этом молчаливом «нельзя» от удара хлыстом опытного Доминанта во взрослых играх в Подчинение и Послушание — мне одновременно и больно, и приятно от того, что рядом есть человек, который может дрессировать мою темную сторону.
Ту, где рождаются мои демоны и черти, с которыми мне одной не справиться.
Стерва с бумерангом в руках — это оттуда, из моей личной тени.
— Ты ее очень любишь? — задаю вопрос, который минуту назад поселился в моей голове и успел стать навязчивой идеей. — Ну я имею ввиду, что, если мужчину шатает из одних отношений в другие без перерыва и без остановки — это очень похоже в незакрытый гештальт с какой-то очень важной женщиной.
Гарик долго молчит.
Так долго, что я успеваю мысленно настучать себе по затылку и подписаться кровью под обязательством больше никогда не совать нос в личную жизнь моего делового партнера. Не хочу, чтобы он думал, что мне не все равно, с кем он и где, раз наше соглашение о сотрудничестве не включает в себя пункт о супружеской верности и исполнении супружеского долга три раза в неделю.
— Думал, что люблю, — наконец, отвечает Гарик, и в облачке сигаретного дыма его лицо становится каким-то очень отрешенным. Как будто здесь, со мной, осталась только оболочка без души. — Ничего серьезного, Маш. Тебе не о чем беспокоится.
— Я и не беспокоюсь, — пожимаю плечами. И, пытаясь корчить из себя Мела Гибсона в «Смертельном оружии», добавляю: — Ничего личного, напарник.
Гарик протягивает руку и, прежде, чем я успеваю что-то предпринять, рывком с неожиданной силой, тянет меня на себя. Сначала я просто барахтаюсь, понимая, что вот-вот просто шлепнусь ему на грудь, но в какой-то момент ощущаю странную легкость.
Он держит меня двумя руками, усаживая на себя, словно куклу.
Мои ноги расходятся сами собой.
Мы впервые так близко — грудь к груди, практически лицо к лицу.
И его пальцы поглаживают мои икры как-то очень вальяжно, словно интимную прелюдию можно совершать даже через одежду, без настоящего «голого» контакта.
— Ничего личного, напарник, — лениво передразнивает он, откидываясь на спинку скамейки. — Так на тебя удобнее смотреть.
— Без проблем, — треснувшим от неожиданности голосом, бормочу я, все еще не до конца придумав, куда деть руки.
В конце концов, кладу ладони ему на плечи, сжимаю в кулаках дорогой шелк рубашки.
— Так вот, напарник. — Гарик как нарочно выделяет это слово интонацией. Пятой точкой чувствую, что теперь он будет частенько использовать его в мой адрес. — Эльмира — это та самая женщина-ошибка, которая есть в жизни каждого мужчины. Пока она есть, кажется, что обладаешь чем-то эксклюзивным, значимым и ценным. Это любимые игры мальчиков: если меня выбрала самая перспективна самка, значит, я классный.
— Ага, — тупо киваю я, и боюсь пошевелиться, чтобы ни одним лишним движением не спровоцировать его на хотя бы тень мысли, что я рассчитываю на пикантное продолжение этой «позы наездницы».
— Твои комментарии сейчас не обязательны, — снова «мягко» стегает он. И я затихаю как монашка перед святым ликом. — Когда Эльмира ушла, я очень болезненно это переживал: шлялся по женщинам, корчил из себя Байрона, искал неприятности и просто сливал жизнь. Где-то через полгода она вышла на связь. Несла какую-то чушь о том, что в разлуке поняла, как я важен и нужен. Что через месяц после расставания узнала, что беременна и не смогла сохранить ребенка, и еще какую-то чушь.
В его голосе такая откровенная скука, что черти из моей тени не могут усидеть на месте.
Я поддеваю пальцем его как всегда гладко выбритый подбородок, заставляю смотреть прямо мне в глаза. В ответ на это, Гарик медленно поднимает ладони вверх по моим ногам, но не рискует двигаться дальше лодыжек.
— Хочу убедиться, что ты говоришь правду, — озвучиваю причину своих действий.
— Я искренен как на исповеди, — лениво и почти безэмоционально, отвечает он. — Мне плевать на эту женщину, Маша. И когда она вырубит свой лес и настрогает палки в колеса велосипеда нашей счастливой жизни, очень важно, чтобы ты это помнила и не поддавалась на провокации.
