— Ненавижу тебя, ненавижу… — Мои руки обхватываю его за плечи. — Чтоб ты провалился…
Глава 75
В Париж мы прилетаем поздно вечером, и я вижу город лишь мельком, из окна такси.
А в гостинице проваливаемся в он буквально без задних ног — пришлось очень побегать последние пару дней, чтобы привести в порядок дела, оформить билеты, визы (как Гарику это удалось — останется загадкой всей моей жизни) и доверенности. У Гарика идея как следует оторваться — погулять по Парижу, сходить в Лувр, посмотреть Версаль, недельку провести на Лазурном брегу, потом погулять в долине Монблан.
Кажется, он собирается сделать что-то невероятное, и у меня нет желания находить аргументы против.
Утром, с первыми лучами солнца, пока муж еще спит, я выбираюсь из постели, кутаюсь в покрывало и на цыпочках иду к зашторенному льняными занавесками окну.
Гостиницу тоже выбрал Гарик и о том, что это — пентхаус, я узнала только вчера, когда администратор провел нас до лифта и воспользовался своим ключом, чтобы поднять нас на самый верхний, изолированный от остальных, этаж.
Если бы я не была такой уставшей и вымотанной, то тут же бросилась бы изучать буквально каждый угол, но нас с Гариком хватило только на совместный душ.
Я потихоньку оглядываюсь на мирно спящего мужа, и осторожно отвожу занавеску в сторону, боясь потревожить его случайным лучом солнца.
Но даже догадываясь, что вид может превзойти все мои ожидания, не могу сдержать громкий восторженный вздох.
Город передо мной — как на ладони.
Эйфелева башня, до которой как будто ничего не стоит дотянуться, просто высунув руку за окно.
Оглушающий запах моря цветущих магнолий внизу — в этом году такая поздняя весна, что здесь они еще в полном цвету, несмотря на конец мая.
Пахнет свежей выпечкой, сливочными эклерами и чем-то… странно вкусным.
— Тебе идет быть на фоне этого окна, — слышу из кровати сонный голос мужа, и кокетливо приспускаю покрывало с одного плеча. — А вот это идет еще больше. Продолжайте, Мария Александровна, я могу смотреть на это до конца своих дней.
Просто слова.
Они пришибают меня током, хотя в них нет никакого скрытого смысла. Мы говорим что-то похожее чуть ли не каждый день, по поводу и без.
Но для меня это Кнопка боли.
И чтобы не сломаться от невидимой ломки, я что есть силы цепляюсь ладонью за занавеску, и нарочно не поворачиваюсь к мужу лицом.
Мы договорились не поднимать тему его болезни.
Я дала обещание.
Но я не знаю, надолго ли меня хватит.
— Может, закажем завтрак в номер и никуда не пойдем? — говорю первое, что приходит на ум. Самая дурацкая попытка удержать его в номере, как будто от этого болезнь впадет в спячку и, может быть, подарит Гарику еще несколько месяцев жизни.
— Вот еще! — Судя по шороху и барабанной дроби босых пяток по полу — Гарик бодро выбрался из постели. Через мгновение — его руки обхватываю меня за талию, притягиваю спиной к своей груди. — Мы пойдем в традиционное французское кафе, возьмем круасаны с клубникой, крепкий кофе и будем делать фото всякой ерунды.
— Это какая-то не очень мужская мечта, — хихикаю я, подобнее устраивая затылок у него на плече.
— Знаешь, — муж игриво прикусывает меня за ухо, — как только наш самолет пересек воздушное пространство Франции, я почувствовал непреодолимую тягу грассировать[1], петь Марсельезу и делать селфи ног в милых носочках.
— Это голос крови, — давлюсь смехом, представляя его в каких-нибудь кружевных носках с кошачьим принтом.
— Кстати говоря, я всегда считал, что мы с Наполеоном удивительно похожи, — напуская флер загадочности, подыгрывает Гарик.
— Особенно ростом! — сдаюсь я и от души заливаюсь хохотом.
Гарик пользуется моментом, хватает меня и запросто взваливает себе на плечо.
Я болтаю ногами и визжу, подыгрывая его попыткам изображать неандертальца.
А потом, когда мы оба оказываемся в огромном джакузи под куполом стеклянной крыши, время, наконец, милосердно замедляется.
На прогулку мы выбираемся только после обеда, и я чувствую себя настоящей парижанкой в летящем шелковом платье в пол, удобных босоножках и с букетом пионов, который Гарик покупает с лотка цветочницы.
Мы и правда делаем миллион фото — на фоне Эйфелевой башни, в кафе, с разными стаканчиками, в обнимку с каким-то футболистом, которого Гарик узнает случайно на улице.
Едим какой-то безумно вкусный фаст-фуд, пьем легкое французское вино, втихую разливая его по стаканчикам от кофе. Даже не хочется заходить в дорогие рестораны и бутики известных брендов.
Хочется глубоко дышать полной грудью и наслаждаться жизнью.
И пока не думать ни о чем плохом.
— Я на это не сяду, Маш, — брыкается Гарик, когда тяну его к пятачку проката мотороллеров. — Ты шутишь? Я на этой прыгалке буду пятками тормозить.
— Ну и как ты себе представляешь я добровольно откажусь от возможности увидеть это собственными глазами?
— Из жалости к моим почти новым кедам?
— Игорь Сергеевич, — перенимаю его манеру переходить на «вы», когда он собирается особенно весело надо пошутить, — мы находимся в модной столице мира, и если вдруг ваши драгоценные «Конверсы» придут в негодность, я думаю, какую-нибудь «шанель» или, прости господи, «диор», им на смену мы точно найдем.
Он сдается, но, когда я выбираю розовый мотороллер, изображает рыдания и беззвучно шепчет: «За что?!»
И, конечно, с его ростом он выглядит на этом двухколесном коротыше комичнее не придумаешь. Но от души позирует, причем не только мне. Я выбираю пару самых забавных снимков, на которых ему удалось особенно сумасшедшее выражение лица и скидываю их Марусе. Буквально разу сразу она присылает гору смеющихся смайликов.
Пока мой муж продолжает изображать «рашнстайлу-звезду» для местных папарацци, я наклоняюсь, чтобы поправить ремешок. Босоножки, хоть и новые, на удивление не натерли ноги, но к концу дня ремешок заметно потянулся, и я планирую перестегнуть его на одну «дырку» назад.
Но меня внезапно очень резко бросает в озноб.
Голова кружится так сильно, что приходится плюнуть на все и буквально усесться на тротуар.
Мне плохо.
Меня тошнит.
Я понимаю, что не в состоянии подавить рвотный позыв и начинаю лихорадочно, почти наугад, потому что перед глазами все плывёт, рыться в сумке в поисках хоть чего-нибудь.
— Маша… — Голос мужа раздается над моей головой так глухо, словно я сижу на дне Марианской впадины, а он сидит на берегу.
— Меня сейчас… — Я энергично дышу ртом, зачем-то раздувая щеки, хоть это ни разу не помогает.
