А с другой стороны — свекровь все равно придет. Не сегодня, так завтра — раз уж у нее появилась причина для личного визита, в покое она меня не оставит. И лучше пережить ее сейчас, чем под бой курантов.
— Пусть пропустят.
— Я буду рядом, Мария Александровна, — как бы между делом говорит охранник.
Он работал здесь задолго до моего появления, наверняка знает о том, какой бывает мать Гарика, когда взбеленится.
Свекровь появляется в гостиной как ураган — идет резко, как будто хочет оставить отпечатки каблуков на мраморных плитах пола. Осматривает комнату, задерживает взгляд на том месте, где раньше висела красивая экспозиция семейных фотографий Лисиных. Теперь ее заменила большая картина старого Парижа — мы с Гариком потратили кучу времени и подписали кучу документов, чтобы вывезти ее с собой.
А ту экспозицию мой муж все равно никогда не любил, так что я избавилась от нее без сожаления.
— Я так и знала, что ты решишь избавиться от нее, — явно провоцирует свекровь.
— Мы с Дашей украшаем елку, — спокойно отвечаю я, и снова аккуратно отбираю у дочери Снегурочку, давая взамен пирамидку. — Так что буду благодарна, если вы не задержитесь. Меня абсолютно не интересует ваше мнение насчет моего видения экстерьера дома.
— Не твоего дома, — тут же заявляет Лисина.
— И это ваше мнение меня тоже не интересует.
Она выжидает. Минуту или даже больше просто бродит по гостиной, очень плохо делая вид, что не смотрит на Дашу. Дочь уже увлечена нанизыванием разноцветных «блинов» на шпиль пирамидки, и ее окружающие абсолютно не интересуют. В особенности бабушка, о которой она совсем ничего не знает.
Наконец, видимо выждав одной ей понятный подходящий момент, протягивает мне папку с файлами.
— Что это? — даже не тружусь открыть и посмотреть.
— Сумма, которая необходима для моей комфортной жизни.
Стараясь не упускать из виду свою маленькую юлу, все-таки бегло просматриваю документы: новый автомобиль, расширение дома, поездка с проживанием в пятизвездочном отеле. Сумма напротив ежемесячного обновления гардероба заставляет удивленно поднять брови, потому что она по меньшей мере вдвое больше того, что трачу я. И пункт «Разное» — миллион рублей.
— Рада, что вы наслаждаетесь жизнью. — Пытаюсь вернуть папку, но Лисина нарочно обходит ее стороной, продолжая нарезать круги по моей гостиной. — Но я не очень понимаю, причем тут я. Насколько я знаю, выплаты на ваш счет идут в срок и в полном объеме.
Свекровь останавливается, упирается в меня злым взглядом.
— Дурой прикидываешься?
Лисенок вскидывает голову, реагируя на резкий голос. Она не привыкла к такому — у нас в доме всегда тихо, я не привыкла повышать тон и, слава богу, для этого нет повода.
Видимо, разговора хотя бы в умеренных кондициях у нас со свекровью не получится.
Я зову охранника, передаю ему Дашу и прошу побыть с ней пару минут. У него двое детей и третий на подходе, должен же он хоть что-то понимать о детском досуге? К счастью, он запросто берет Лисицу на руки и обещает научить ее играть в Покер. Я от всей души с благодарностью ему улыбаюсь — хоть в Дурака подкидного, лишь бы моя дочь была подальше от свекровеподобного монстра.
— Когда Игорю было столько ж лет, сколько ей, у него были белоснежные волосы и очень светлые глаза, — с отвращением провожает их взглядом Лисина.
У Даши темно-русые волосы, но такие же, как у Гарика, светлые глаза.
Я понимаю, куда она клонит, хоть по крайней мере «визуально» у нее нет для этого никакого повода. Не знаю, как это возможно, но моя дочь похожа на Гарика почти как две капли воды. И мне нравится прятаться в иллюзиях о том, что на самом деле какая-то ночь, которую мы с ним могли привести вместе, просто выпала из моей памяти.
Это самообман, который я осознаю, и в который добровольно верю.
Но у моей свекрови на этот счет, конечно, собственное мнение.
Я невольно вспоминаю тот день, когда Маруся попала в больницу и туда приехала мать Гарика. Конверт, который она ему всучила со ловами о прозрении и доказательствах моей истинной сущности.
Гарик даже не стал его открывать.
— Я все еще не понимаю мотив вашего визита, Анна Александровна. — После воспоминаний о Гарике мне всегда трудно говорить, потому что каждый раз это словно вспороть себе грудную клетку и расковырять рану в сердце. Которая все равно не заживает, сколько бы «зеленки» я на нее не лила, и как бы не прижигала.
— Я хочу, чтобы у меня было все это. — Свекровь тычет взглядом в документы у меня в руках.
— Мы все хотим красивой жизни, — пожимаю плечами.
— Ты незаконно владеешь «ОлМакс» и всеми активами моего сына.
— Полагаю, более чем законно.
— Нет! — рявкает она, видимо рассчитывая напугать меня своим боевым настроем.
— Если вы не вспомните о правилах поведения, — отвечаю холодно и строго, — обещаю, что охрана выведет вас под руки как сумасшедшую.
Чем больше она корчит мегеру, тем сильнее я затвердеваю внутри.
Лисина стоит посреди моей гостиной с видом человека, который душу продаст за канистру бензина и зажигалку.
— Я знаю, что этот выродок, — показывает пальцем в сторону коридора, куда ушел охранник с Дашей, — не от Игоря! И ты…
В каком еще дерьме она собирается меня извалять — не интересно.
Мне нужно ровно три шага, чтобы заткнуть эту хабалку одной крепкой оплеухой, от которой ее прическа скашивается набок, словно плохо подколотый шиньон.
Лисина хватается за щеку и беззвучно шевелит губами.
— Еще раз скажешь что-то о моей дочери, — предупреждаю я, выразительно поглядывая на стоящий поблизости тяжелый бронзовый подсвечник на три рожка, — и я сделаю так, что ты не сможешь разговаривать до конца своих дней, и будешь рада хотя бы тому, что можешь сосать мокрый хлеб через тряпочку своим беззубым ртом.
Лисина отступает.
У нее на глазах беспощадно комкаю папку с «претензиями», а потом запихиваю это в ее модную сумку от «Шанель». Стоит дорого, потому что это новая модель из каталога этого года. Такие есть в продаже только в Европе в фирменных бутиках. С учётом налогов и доставки, получается, что моя «драгоценная свекровь» абсолютно не умеет считать деньги.
Что ж, учиться никогда не поздно, особенно зарвавшимся наглым бабам.
— Я не дам тебе ни копейки, — выдаю свой вердикт. — Ни рубля. И надеюсь, у тебя есть какие-то сбережения, потому что завтра я закрою твой спецсчет.
— Ты этого не сделаешь! — снова орет она, но тут же захлопывает варежку, стоит лишь намеком поднять руку. — Я все это… зафиксирую!
— Давай, фиксируй, — спокойно отрезаю я.
