Итак, я говорю о снах,
Пустых плодах докучного ума,
Фантазии ленивых порожденьях.
Уильям Шекспир
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал:
Одних – жестокостью, других —
Отравою похвал,
Трус – поцелуем; тот, кто смел, —
Кинжалом наповал.
Оскар Уайльд
ГЛАВА 1
Смерть приходила в снах. В снах ребенка, который давно уже не был ребенком, но каждую ночь сталкивался с призраком, не желавшим умирать.
В комнате было холодно, как в могиле. За грязным оконным стеклом мерцал мигающий красный свет. Блики играли на стенах, на полу, на ее теле. Девочка корчилась в углу, продолжая держать в руке нож, покрытый запекшейся кровью до самой рукоятки.
Боль была повсюду. Каждую клеточку ее тела заливали волны боли, у которой не было ни начала, ни конца. Болела рука, которую он вывернул, болела щека, по которой он ударил тыльной стороной ладони. И невыносимо болела промежность, которую он снова порвал, насилуя ее в очередной раз.
Она была оглушена болью и шоком. И покрыта его кровью.
Ей было восемь лет.
Воздух, который она выдыхала, тут же превращался в пар. Только это и напоминало о том, что она жива. Да еще резкий и страшный вкус крови во рту.
«Я жива, а он нет. Я жива, а он нет». Эти слова продолжали звучать у нее в ушах, не доходя до сознания.
Она была жива. Он – нет. Но его открытые глаза смотрели на нее. И он улыбался.
– Нет, малышка, от меня не так легко избавиться!
Девочка хватала ртом воздух, но закричать не могла: из горла вырывались лишь всхлипывания.
– Опять устроила черт знает что! Неужели так трудно делать то, что тебе велят?
В его голосе слышалось то опасное веселье, которое было страшнее всего на свете.
– В чем дело, малышка? Ты проглотила язык?
– Я жива, а ты нет. Я жива, а ты нет.
– Ты так думаешь? – Он пошевелил пальцами, и она застонала от ужаса, потому что с кончиков этих пальцев капала кровь.
– Прости меня. Я не хотела этого. Не делай мне больно! Ты всегда делаешь мне больно. Почему?
– Потому что ты дура! Потому что ты не слушаешься! А главное – потому что я могу. Могу делать с тобой что угодно, поскольку все на тебя плевать хотели. Ты никто и ничто. Не забывай об этом, сучка!
Девочка заплакала. По залитому кровью лицу катились ручейки слез.
– Уйди! Уйди, оставь меня!
– Ни за что. И никогда.
К ее ужасу, он поднялся на колени. Стоял окровавленный, скорчившись, как отвратительная жаба, следил за ней и улыбался.
– Я вложил в тебя слишком многое. Время и деньги. Мать твою, кто обеспечивает тебе крышу над головой? Кто кормит тебя от пуза? Кто путешествует с тобой по всей огромной стране? Большинство детей твоего возраста не видели ни хрена, в отличие от тебя. Но разве ты это ценишь? Нет, не ценишь. Не чувствуешь, как тебе повезло. Но я положу этому конец. Помнишь, что я тебе говорил? Скоро ты начнешь сама зарабатывать себе на жизнь.
Тучный мужчина поднялся на ноги и сжал кулаки.
– Сейчас папочка тебя накажет. – Он, спотыкаясь, пошел к ней. – Ты была плохой девочкой. – Еще один шаг… – Очень плохой.
Ева проснулась от собственного крика. Вся в липком поту, дрожа от холода, она хватала ртом воздух, пытаясь вырваться из перекрученных простыней. Иногда отец связывал ее; очевидно, из-за этого она каждую ночь сражалась с простынями изо всех сил и рычала, как звереныш.
Освободившись, Ева скатилась с кровати и зажгла свет, все еще не до конца понимая, где находится. В большой красивой комнате было светло как днем, и все же она заглянула в каждый угол, проверяя, Не притаились ли там призраки, привидевшиеся ей во сне. Ей было стыдно за собственную слабость, но она ничего не могла с собой поделать.
Продолжая дрожать от ужаса, Ева села на край кровати. Пустой кровати, потому что Рорк был в Ирландии. Обычно она не спала в этой кровати без него, но сегодня попыталась – и этот эксперимент потерпел полный провал.
«Неужели я такое жалкое существо? – подумала Ева. – Неужели замужество превратило меня в идиотку?»
Толстый кот Галахад ткнулся головой ей в руку. Лейтенант Ева Даллас, прослужившая в полиции одиннадцать лет, сидела на кровати и баюкала кота, как ребенок, обнимающий плюшевого мишку…
Сколько там на будильнике? Час пятнадцать. Замечательно! Не прошло и часа, как она проснулась от собственного крика.
Ева положила кота на кровать, встала и пошла в ванную, ковыляя, как старуха. Там она включила холодную воду и смочила лицо. Тем временем увязавшийся следом Галахад терся о ее ноги и мурлыкал.
Она подняла глаза и посмотрела в зеркало. Лицо было таким же бесцветным, как и стекавшая с него вода. Под усталыми глазами залегли темные круги, темно-русые волосы спутались, черты обострились. Рот казался слишком большим, нос тоже…
Интересно, что в ней нашел Рорк?
Конечно, она могла позвонить ему. В Ирландии уже седьмой час утра, а Рорк – типичный жаворонок. Но даже если бы он не спал, ничего хорошего из этого не вышло бы. Рорк сразу различил бы в ее голосе страх, а ей вовсе не хотелось причинять ему лишние беспокойства. Если человеку принадлежит половина мира, он должен иметь возможность совершать деловые поездки, не тревожась за жену. Тем более, что эта поездка была не просто деловой. Рорк улетел хоронить друга и вовсе не нуждался в том, чтобы ему добавляли хлопот.
Хотя они никогда не затрагивали эту тему, Ева знала, что Рорк и так сократил свои поездки до минимума. Он прекрасно понимал, что, когда они спали вместе, кошмары мучили ее не так сильно.
Но ничего подобного до сих пор не случалось. Отец никогда не разговаривал с ней после того, как она убивала его. Но Ева не сомневалась, что именно эти слова он произнес бы, если бы остался жив.
Конечно, можно было обратиться к великому психологу доктору Мире – украшению нью-йоркской городской полиции… Ева задумалась и отвергла эту идею. Нет, нужно помалкивать. Принять душ, взять кота и подняться в кабинет. Они с Галахадом устроятся в раскладном кресле и как-нибудь протянут до конца ночи.
Сны, которые снятся под утро, не так страшны.
«Помнишь, что я тебе говорил?» – снова услышала она голос отца.
«Не помню, – думала Ева, залезая под душ и выворачивая краны до отказа. – Не помню. И не хочу».