С Ясенией мы неплохо ужились. Точнее сказать, великолепно. Не давало скучать жалкое положение.
Я просто обожал свою жену и немного страдал от этого. А она ходила всегда со мной, даже будучи на последних месяцах беременности, словно боялась, что я не вернусь.
Родился у нас сын. На меня ни разу не похож. Чёрные волосы, сине-зелёные глаза. Но я его ничем не обидел, потому что любимая женщина родила.
Назвали парня Кир. А был он сыном дракона…
Настоящего. Так что Кир Ирдис у нас ещё и полетит в десять лет. Честно ждал этого момента и занимался пацаном.
Люблю её. Она меня. Мы – истинная пара. Что ещё Двуликим надо?
Бонус
Слышала, как заплакал Кир. А мне так спать хотелось, ужас!
Наверное такой муж, как Гена мне самой Природой послан. Чуть глаза приоткрыла, увидела, как он спросонок ручищу свою длинную волосатую в люльку закинул и мелкого за рубаху поднял. Ребёнок сразу успокоился. Ему летать нравилось. Пролетел над полом, над папкой и ко мне был уложен под бок.
Догода подсунул мне под спину одеяло, Кира уложил у груди и даже сосок ему в рот засунул.
— Последний раз, — сказал муж нашему сыну.
Киру полтора года. Он грудь сосёт, не кусает и так её любит, что никак не можем закончить кормление.
Мы отучали от груди мелкого, у меня шесть месяцев беременности. Ждём сына.
Не думаю, что Гена как-то отделит кровного от некровного. Потому что мой муж особенный. Он любит меня, и всё что ко мне прилагается. К тому же его недавно посетила мысль, что Ардис, отец моего сына, был ему в какое-то время другом и верным боевым товарищем. Я ему верила. Как получилось, что я выбрала его друга… Не помню. Лишь бы не насилие.
Кир чмокал грудь, направляя её ручкой себе в ротик. Но не спал, глаза сине-зелёные на меня смотрели, и я невольно улыбнулась.
— Поспи ещё, — предложил Гена, подарил мне колючий поцелуй. — Мы блин испечём.
Блин. В единственном числе. Просто мы жили в доме какого-то древнего альфы. Хозяина давно не было в живых, от него осталось имя, дом и огромная сковородка. Гигантская! Она целиком на варочную панель не влезла. На этой сковородке Гена жарил блин на неделю вперёд. Переворачивал лопатой, которой зимой снег убирал.
— Сейчас встану, — пообещала я и сразу уснула.
Мне снилось море, крылья и мечты… Белый туман. Это была я, принимала разные виды животных, являлась удивлённым оборотням, следила за ними, а потом просыпалась и возвращалась в своё тело.
Села на большой кровати. Уже солнце осветило наш город. За окном серебрился снег.
Город большой, жителей мало. И мы хоть и считались самыми сильными из местной стаи, альфами себя не назначили. Потому что у нас с Геной совершенно иная миссия.
Пахло на весь дом вкусным блином. Я вступила в меховые тапки, поправила свой просторный льняной сарафан. Убирая волосы, спустилась в гостиную. Древность в интерьере переплеталась с современностью. Тихо вещало людское телевиденье. У печи стояла ёлочка новогодняя.
Я обошла её стороной. Кухня отделена небольшой стенкой. За столом сидел Гена, у него на колене Кир Ирдис. Лопали край блина, который сложили в десять раз, после чего он влез на широкое блюдо.
У мужа заварен чай и приготовлена для меня чашка. Заботливый и внимательный. Я оторвала кусочек блина и с любовью уставилась на своего мужа.
— Если оборотни произошли от людей, знаешь, что это значит?
— Продолжай, — с набитым ртом ответил Геннадий Гурьянович.
— Что люди те просто были колдунами. И оборот не зависит от зверя, он полностью зависит от человека. Прийдя в Лес Многоликие остались двуликими. Значит, Лес забрал часть колдовских сил.
— Не у всех, — кивнул Гена.
Я не могла назвать его Догодой. За два года его и мой звери не назвали своих имён. Мы ни разу не обернулись с мужем. Опасались застрять в обороте, и не тянуло совсем. Нам и колдунами в человеческом обличье было неплохо. По этому поводу много думали и рассуждали.
— Допустим, мы с тобой остались Многоликими. Сейчас у нас забрали зверей, но они не пропали, наши колдовские способности не уменьшились, остались на том же уровне. Мы можем обернуться, во что пожелаем.
— Но менять облик не сможем в ближайшее время, нужно сто лет для наших зверей, — закончил мой муж.
Он посмотрел на меня тёплыми серо-голубыми глазами, улыбнулся в русую бороду.
— Ты хочешь летать, Ясна.
— Ты тоже. И Киру нужны родители с крыльями.
Я поднялась со стула, поддерживая живот. На полочке взяла пожелтевшие старинные бумаги.
Мы недавно вернулись с Геной и Киром из путешествия. Изучали место, где когда-то жила я. Там был колодец. Источник Бесконечности иссяк, но нашли домик. А там! Невероятное количество трактатов и различных карт.
Мы не простая пара оборотней с мужем. Мы особенные. И всё что с нами происходит не просто так. То, что мы не захотели дружно оборачиваться, приняли за знак.
Я расстелила старую карту Клыкастых гор.
— Город находится на западе у моря без названия, — я указала Гене место помеченное крестиком. — Я в трезвом уме и ясной памяти однажды это место пометила.
— И надпись оставила.
«Иди сюда» - так и было написано.
— Да, — кивнула я. — Думаю, мы там должны жить. И что увидим, то и подскажет нам будущие действия.
— Кирю, полетели в горы? — подмигнул ребёнку Гена и покачал его на своём колене.
— Мама, — ответил мой замечательный мальчик.
— И мама с нами,— по-деловому с полной ответственностью заявил ему Гена.
Я не выдержала своей любви и нежности, подошла ближе к мужу, чтобы обнять его и поцеловать.
Он обвил меня своей рукой, и я приласкалась к нему. Самому надёжному, самому любимому мужчине. С ним даже беременной пойду города восстанавливать.
— Собираемся, — скомандовал Гена, поставил ребёнка на ноги, Кир сразу взял меня за руку. — Флейту держи наготове. И я постараюсь перенести нас.
В пространстве теперь перемещались очень сильные колдуны. Таких по пальцам пересчитать. И не каждый, как Геннадий Гурьянович, мог на десятки километров за один раз прыгать. Мой муж самый сильный колдун в мире оборотней. И я ему старалась соответствовать. Рожу ему пятнадцать детей, как он мечтает. Нетрудно, с такой-то поддержкой и опекой.
Мы поцеловались, он погладил живот.
— Василий?
— Ты же не хотел, — усмехнулась я.
— Это из-за Васьки Ниловича, — чмокнул меня в макушку. — Ревную тебя.
— Тогда Пассарион.
— Ещё хуже, можно не из твоих любимых.
