Коллум впервые посмотрел на себя и в то же мгновение внутренне онемел: на нем не было ни рубашки, ни бридж — ничего, если быть точным. Он стоял нагишом в незнакомом лесу, и руки его… были вымазаны — он потянул носом воздух — в крови.
Вот теперь его объял ужас… Самый что ни на есть настоящий. Скрутил так, что он почувствовал узел в груди, завязанный крепко, словно удавка.
И только мысли кружили в голове хороводом:
он был с хозяйкой…
он целовал ее…
он начал видеть картины одну страннее другой…
он почувствовал что-то внутри, рвущееся наружу…
Что было после?
Кажется, он бежал…
Кажется, боль поглотила его где-то возле конюшен…
А после?
А после была темнота.
И вот теперь он стоит нагишом с вымазанными кровью руками…
И как это все понимать?
Святые угодники, неужели он болен? Безумием, судя по виду. Но он ничуть не ощущал себя хворым, скорее полным энергии, сил… Готов был горы перевернуть.
Коллум принялся тереть руки о влажную зелень травы, тер до тех самых пор, пока не осталось и следа крови. Когда справился с этим, поспешил кромкой леса на звук овечьего блеянья и, различив знакомую постройку овчарни, выдохнул от облегчения.
Если ему повезет, там найдется хоть что-то, чтобы прикрыть его наготу и вернуться к себе.
Думать о произошедшем он будет позже…
Сейчас важно другое.
Коллум выскочил из-за деревьев и побежал напрямую к овчарне. Бежал, едва ли касаясь земли под ногами, казалось, летел над мокрой травой, ощущая себя невероятно живым…
И вдруг замер, столкнувшись у боковой двери в овчарню нос к носу с Дваном. Этот рослый детина с флегматичным лицом выдал свое удивление разве что взглядом, который прошелся по Коллуму словно овечий скребок.
Коллум прикрылся, как мог, и сказал:
— Есть что накинуть на время? После верну.
Дван многозначительно дернул усом и молча поворотил обратно в овчарню, Коллум — за ним.
Овцы, должно быть, не любили голых мужчин (решил Коллум в себе): они странно разволновались при виде него, заблеяли на разные голоса. Шарахнулись в сторону…
Мужчина увидел, как пастух сдвинул брови…
— Вот, — он снял с вбитого в стену гвоздя безразмерного кроя накидку. Что-то вроде кожаной куртки, но много длиннее… — Верни потом, — пробасил он.
И больше ни слова…
— Верну. Спасибо, дружище! — Коллум хотел бы сказать что-то еще, может быть, объяснить свой внешний вид, но фантазии неожиданно не хватило.
Будь рядом пруд, он бы сказал, что ходил искупаться… И, скажем, случайно утопил всю одежду. Или ее кто-то украл… Но пруда рядом не было, только мелкая речка, и в ней разве что прачки полоскали белье на камнях.
И Коллум, накинув накидку и подпоясав ее обрывком веревки, без объяснений пошел в сторону дома.
День только начался, вряд ли было больше шести, но во дворе мэнора одна из новых служанок уже управлялась с метлой. Девушка была бойкой и шустрой, строила Коллуму глазки наравне с Маргарет, и он не хотел бы с нею встречаться, но проскочить незамеченным вряд ли удастся. К тому же она двигалась в его направлении и вдруг… что-то подняла с земли.
Какой-то обрывок материи или…
Коллум не стал больше таиться и смело вышел вперед.
— Доброе утро, Труди, — поприветствовал девушку. И спросил: — Нашла что-то ценное?
— Да как сказать, — кокетливо пожала плечами девчонка, — обрывок одежды как будто… Сам посмотри.
Она сунула Коллуму непонятную ей находку, и у ее собеседника потемнело в глазах. Крючок на обрывке материи был точно таким, как на его рубашке из кембрика… Той самой, которую он надел вчера поутру и в которой был весь прошлый вечер.
— Смотри, вот еще один, — сказала служанка, поднимая с земли новый лоскут. — Кажется, кто-то развлекался порчей одежды.
Коллум узнал в лоскутке свои вчерашние бриджи.
— Давай помогу все собрать, — вызвался он, хватая с земли то один лоскут, то другой. И в конце: — Я снесу все на мусор. Продолжай подметать!
— Спасибо, — Труди снова пожала плечами с непонятным выражением на лице. Кажется, новый конюх ее озадачил… Но вскоре она улыбнулась, решив, что добилась взаимности, коли он вызвался ей помогать.
Сам же Коллум как можно скорее вернулся к себе и, защелкнув дверь на замок, выронил лоскуты на пол и сполз вслед за ними по холодной стене.
Голова разрывалась от мыслей…
Аделия почти не спала этой ночью: страх, растерянность и восторг — всё разом бурлило в крови как наркотик. И лишало покоя…
Вечер с Коллумом был замечательным. Слушать его объяснения, видеть улыбку, ощущать само их присутствие друг подле друга… Замирать в недозволенной близости. Он не мог не понять, что его выделяют: другому слуге подобные вольности вряд ли б простились — и он осмелел. Тоже чувствовал что-то? Или только играл…
Нет, Коллум был не таким, убеждала себя Аделия Айфорд, он другой.
Она вспоминала, как он взял ее за руку… как повел в сторону комнаты… Может быть, просто придумал, что в комнате был кто-то другой… искал способ остаться наедине… Но он выглядел, в самом деле, обеспокоенным.
Или снова играл?
В это не верилось. Ладонь все еще помнила жар его пальцев…
А значит, в комнате кто-то был. Тот же самый, что положил платье ей на постель и убил Верна Шермана? Но даже если и так, как Коллум об этом узнал? Он странный после выздоровления. И дело даже не в самом его внешнем виде: другой одежде, как будто сделавшей его много моложе и проще, — в самом его поведении. В том, как он всегда будто знал, что она наблюдает за ним… Как отвечал иногда на незаданный ею вопрос. Как смотрел на нее…Словно знал о ней нечто такое, что было сокрыто от глаз посторонних.
А как он ее целовал… От мысли о его поцелуе Аделию бросило в жар. Сам по себе он был уже неожиданностью, а то, чем закончился, — и подавно. Нежный и трепетный поначалу, поцелуй тот сделался совершенно неистовым (с Коллумом что-то происходило), и Аделия, испугавшись в первый момент, что он вспоминает, после по-настоящему испугалась. Пальцы мужчины впивались ей в кожу, казалось, он перестал быть собой, и она, желая освободиться, укусила его за губу.
Что было после, и вовсе оставалось загадкой: он убежал так стремительно, словно боялся ее. И Аделия, сбитая с толку, растерянная и испуганная одновременно последовать за ним не решилась… Заперлась в комнате и с трудом дождалась утра.
Сделав вид, что просто гуляет, зашла на конюшню, но Коллума не нашла: только Брэди задавал овса лошадям и, пожелав ей доброго утра, сообщил, что «нового конюха» сегодня не видел. Сказал так, словно она об этом спросила… Неужели они все читают ее, словно открытую книгу?
