– И что мне, блин, делать там? Наводить порядок, готовить ужин и ждать тебя с работы? – огрызнулся я в ответ.
– Ха, если бы ты всё это умел. – Он повеселел от моей шутки. – Наймёшь людей, человек пять, не больше. Лучше бери полукровок. На первом этаже устроим центр помощи, например, каждый вторник и пятницу – или сам выбери дни, мне не принципиально – будешь кормить детей и подростков с улицы. Горячие обеды и ужины. Готовить будут полукровки, а то своей стряпнёй ты отравишь полрайона. Чистокровные, конечно, будут тебе благодарны. – Он оскалился. – Деньги передам через Эдварда. Он тоже будет проверять тебя.
– Зачем всё это? – Я знал, что Скэриэл не изверг, но и меценатом его назвать язык не поворачивался. Он во всём искал выгоду, думал на пять ходов вперёд, но я не понимал, какую цель он преследует. Сейчас всё это выглядело просто бессмысленной тратой денег, времени и сил. Конечно, отказаться я не мог. Он кормил меня, дал крышу над головой и помог с документами, так что я был у него в долгу.
– Мне нужна будет поддержка низших и полукровок. Пропаганда лучше всего усваивается детскими умами. Мы их накормим, объясним, как устроен мир, разрешим войти в наши ряды, и они сами не успеют опомниться, как уже будут верить мне, – моментально отозвался Скэриэл.
– Ты готовишь собственную армию? – Я хотел пошутить, но Скэриэл хитро улыбнулся и промолчал, словно я попал в точку.
Он театрально поднял руку и, размахивая в такт, громко запел:
Идём, сыны страны Родныя!
День славы взрезывает мрак.
На нас поднялась тирания,
Взнесён окровавленный стяг.
Затянувшись, он продолжил:
Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arriv é!
– Французская песня. Слышал что-нибудь о якобинцах? – внезапно начал он, уставившись на меня с интересом.
– Нет, – честно ответил я. «Якобинцы» звучало как название экзотической породы собак.
– Полезно будет почитать про Французскую революцию, – бросил Скэриэл, потеряв ко мне всякий интерес.
Я знал Скэриэла с семи лет – моя мама спилась, и мне пришлось переехать в интернат. Ему тогда было около шести, и он почти ни с кем не дружил.
Скэриэл жил в этом интернате с рождения. Мне рассказывали, что его нашли младенцем на городской свалке. Собака сторожа услышала плач, несущийся из гор мусора. Таких историй у нас была масса. Непутёвые мамаши вечно бросали своих детей в Запретных землях. Ещё пуповина не зажила, а ребёнка уже можно найти под ближайшим кустом. Денег на воспитание детей, как и на контрацептивы, ни у кого не было.
Никто уже не помнил, как Скэриэл получил своё имя. Быть может, его так назвала нянечка, которая первой взяла младенца на руки. Фамилии брошенным младенцам в интернате не давали до выпуска, а Скэриэл сбежал оттуда после меня, поэтому я удивился, когда он показал свои новые документы, где было указано, что теперь он – Лоу.
Но удивительнее всего было то, что у него водились деньги. Не просто деньги, а большие суммы, которые я только во сне мог увидеть.
Он подделал документы, купил дом в центре, сдружился с чистокровным, а теперь вот решил открыть центр пропаганды, но для чего, я так и не понял.
– Хорошо. – Я затушил сигарету в пепельнице и произнёс после недолгой паузы: – А что с Ноэлем делать?
Ноэль Джонс вечно доставал его в интернате. Ходил за ним по пятам, толкал, бил, обзывался, воровал его еду и вещи. Ноэль был ходячей катастрофой для Лоу. Скэриэл постоянно ходил с синяками по всему телу. Я не знаю, что потом произошло с этими двумя, потому что сбежал из интерната, когда мне было двенадцать лет. В этом возрасте у нас многие сбегали.
Знал бы я, что на улице совсем не весело, что мне придётся таскать еду, залезать в сумочки и карманы зазевавшихся прохожих, – остался бы в интернате. Всё же это лучше, чем мёрзнуть на улице. Зимы в Запретных землях беспощадны. Многие мои уличные друзья замерзали по ночам, когда не спасал ни огонь, ни два или три слоя одежды. Утром они уже не просыпались.
– Тебе какая разница? – Скэриэл настороженно посмотрел на меня. Любой разговор о Ноэле Джонсе сбивал с него всю спесь. Возможно, Ноэль был его больной темой, о которой он предпочитал ни с кем не говорить.
– Просто любопытно.
– Любопытство сгубило кошку.
Я промолчал.
Ноэль жил в маленькой деревне на юге Октавии. Всё, что я знал, это что за Ноэлем был организован постоянный уход на деньги Скэриэла. Ноэль абсолютно ничего не умел. Его развитие остановилось на уровне шестилетки, когда ему шёл шестнадцатый год.
Когда он меня увидел, то обрадовался, начал пританцовывать и тянуть руки для объятий. Я был в ужасе. Что с ним случилось и как это произошло, конечно, никто там не знал. Скэриэл агрессивно давал понять, что не намерен прояснять что-либо, связанное с Ноэлем. Но я готов поклясться, что, когда видел его в последний раз в интернете, ему было одиннадцать и он ничем не отличался от остальных.
Скэриэл ревностно следил за условиями его проживания: менял ему место жительства, если соседские дети начинали обижать; менял сиделок, стоило нам передать просьбу Ноэля; каждую неделю отправлял в деревню Эдварда, чтобы передать деньги. Но сам Скэриэл так ни разу за всё это время не съездил навестить Ноэля. Он как будто боялся увидеть его в таком состоянии.
Ноэль постоянно говорил о Скэриэле. Спрашивал, когда он приедет или когда позвонит, словно Лоу был его отцом или потерянным братом. «Скэриэл то, Скэриэл сё». Я слышал эти разговоры Ноэля сутки напролёт, пока находился рядом. Какой Скэриэл хороший, а когда он приедет? Завтра? Послезавтра? Позвонит сегодня? Да, конечно. Мне было тошно, словно я вру наивному ребёнку.
Ещё мне не нравился чистокровный, Готье Хитклиф, с которым сдружился Скэриэл. Я не мог взять в толк, о чём вообще можно разговаривать с чистокровными. Они, помешанные на себе и своих эгоистичных запросах, относились к нам, как к грязи на подошве своих ботинок.
Лоу постоянно ошивался в доме этого чистокровного, ел там, ночевал. Порой я не видел его неделями. Всё это время я слонялся здесь или в Запретных землях без дела, ожидая, когда снова понадоблюсь ему. Недавно Скэриэл умудрился привезти чистокровного домой. Тот был в отключке, поэтому нам пришлось вдвоём затаскивать его на второй этаж. Мне не понравилось, что Скэриэл уложил его в свою кровать. Эдвард как раз ночевал в доме у Ноэля, и мне пришлось прятаться в его комнате. Скэриэл строго-настрого запретил показываться утром на глаза чистокровному.
– Готи, подними руки. – Скэриэл ласково разговаривал с ним. Тот был под кайфом и безропотно слушался. Я помог стянуть с него рубашку. Его кожа была мягкой на ощупь, а руки – нежными и ухоженными, как у девушек. Руки, которым никогда прежде не приходилось заниматься тяжёлым трудом. Тогда я впервые задумался о разнице между нами, даже в таких мелочах: мои руки были в мозолях, с грязными, обломанными ногтями.
