«Командование 1-м Украинским фронтом оберегало свой резерв – 5-ю гвардейскую армию. Это решение сыграло свою положительную роль.
Если бы 5-я гвардейская армия была введена в сражение на первом этапе операции, еще до подхода к Висле, то вряд ли соединениям 1-го Украинского фронта удалось бы сохранить Сандомирский плацдарм при все возрастающей силе контрударов противника».
О «неклассичности» проведения Львовской операции пишет и Жадов. Его армия воевала в составе фронта вместе с танковой армией Рыбалко. Жадов рассказывает, что Рыбалко посетовал: его армия буквально «вползала» в узкий Колтувский коридор. «Возникла железная необходимость войти в прорыв, хотя с точки зрения существующих требований военного искусства условий для этого почти не было», – вспоминает Жадов о своем разговоре с Рыбалко. После ввода в бой 3-й танковой вслед за ней была введена и 4-я танковая армия Лелюшенко. «Представляешь, что было в этом районе? – продолжал Рыбалко – на узком, сильно пересеченном и заболоченном участке местности, простреливаемом фланговым артиллерийским и даже пулеметном огнем, по размытым беспрерывными дождями грунтовым дорогам, по одному маршруту, друг за другом пошли две танковые армии. Этот коридор надолго запомнится не только танкистам, но и всем, кто их обеспечивал».
Висленский рубеж был достигнут. Захват и удержание Сандомирского плацдарма на западном берегу Вислы имели стратегическое значение. С этого плацдарма началось движение наших фронтов к границам фашистской Германии.
От Вислы до Одера
«Двенадцатого января 1945 года войска 1-го Украинского фронта, которым мне выпала честь командовать, приступили к проведению Висло-Одерской стратегической наступательной операции, – вспоминал в своих мемуарах Конев. – Я назвал 12 января, день начала операции, но, чтобы рассказать об этой операции действительно с самого начала, придется вернуться на полтора месяца назад – к концу ноября 1944 года.
Тогда меня вызвали в Москву с планом операции, разработанным командованием фронта. Я доложил его в Ставке Верховного Главнокомандования И. В. Сталину в присутствии членов Государственного Комитета Обороны.
Я хорошо помню, как обстоятельно И. В. Сталин изучал этот план. Особенно внимательно он рассматривал на карте Силезский промышленный район. Здесь было огромное скопление предприятий, шахт с мощным оборудованием, расположенным на земле, различного вида промышленных построек. Все это, вместе взятое, представляло очень большие препятствия для маневренных действий войск при наступлении.
Даже на карте масштабы Силезского района и его мощь выглядели внушительно. Сталин, как я прекрасно понял, подчеркивая это обстоятельство, показал пальцем на карту, обвел этот район и сказал:
– Золото.
Сказано это было так, что, в сущности, не требовало дальнейших комментариев.
Для меня, как командующего фронтом, уже и без того было ясно, что вопрос об освобождении Домбровско-Силезского промышленного района надо решать по-особому. Надлежало принять все меры к предельно возможному сохранению его промышленного потенциала, тем более что после освобождения эти исконно польские земли должны отойти Польше.
План со стороны Ставки возражений не встретил и был целиком одобрен. Не теряя времени, я вернулся на фронт. Началась подготовка к операции.
Сроки наступления приближались. Нам предстояло пройти от Вислы до Одера, на глубину до 500 километров. Противник заблаговременно подготовил на этом пути семь оборонительных полос.
За спиной врага был Берлин: выбора уже не оставалось. Не устоять – значит подписать себе смертный приговор. Мы понимали это, и твердая решимость, несмотря ни на что, опрокинуть противника сказывалась на тщательности нашей подготовки к наступлению.
Наступило 9 января. До начала операции осталось 11 дней. Все основное сделано, но, конечно, как всегда перед большими событиями, дел еще невпроворот.
9 января мне позвонил по ВЧ исполнявший обязанности начальника Генерального штаба А. И. Антонов и сообщил, что в связи с тяжелым положением, сложившимся у союзников на западном фронте в Арденнах, они обратились к нам с просьбой по возможности ускорить начало нашего наступления; после этого обращения Ставка Верховного Главнокомандования пересмотрела сроки начала наступательной операции. 1-й Украинский фронт должен начать наступление не 20, а 12 января. Антонов говорил от имени Сталина. Поскольку операция уже была одобрена Ставкой и полностью спланирована, никаких изменений, кроме срока, и никаких вообще иных принципиальных вопросов в этом разговоре не возникло.
Я ответил Алексею Иннокентьевичу, что к новому сроку, установленному Ставкой, фронт будет готов к наступлению.
Не хочу задним числом ни преувеличивать, ни преуменьшать трудностей, вставших тотчас же перед нами в связи с передвижкой срока. В основном мы были готовы к операции, потому-то я так, не колеблясь, и ответил Антонову. Но восемь с лишним суток, которых нас лишили в один миг, надо было восполнить напряженнейшей работой, уложив всю ее в оставшиеся двое с половиной суток. Чтобы довести подготовку до конца, от командования всех степеней потребовалась огромная организаторская работа».
В боях за Польскую Силезию отец смог осуществить важное решение по спасению населения, инфраструктуры региона: он не стал замыкать кольцо окружения Силезского промышленного района, а оставил противнику свободный коридор для выхода из кольца, стал добивать его в поле. Он хотел заставить противника увидеть коридор как единственный путь к спасению, продемонстрировать немцам всю силу и мощь своих армий.
После выхода немцев из «котла» и освобождения этого района промышленные предприятия Силезии заработали вновь.
Благодаря маневренным действиям и умелому руководству войсками были сохранены старинный Краков, Ясногорский монастырь в Ченстохове, где находится одна из реликвий христианства – образ Богоматери Ченстоховской.
«…Во что обойдется нам уничтожение окруженного в Силезском промышленном бассейне противника, я отчетливо себе представлял. Однако и отказаться от окружения было не так-то просто. Не скрою, во мне происходила внутренняя борьба. Положение осложнялось еще и тем, что несколько дней назад, в начале операции, когда мы еще не успели приблизиться к Силезскому району, не успели до конца прочувствовать, с чем, с какими потерями, с какими разрушениями могут быть связаны длительные бои в этом районе, мной был отдан приказ на окружение.
Я ехал в подходившую с севера армию Рыбалко, и у меня зрела мысль, что мы обязаны взять Силезский промышленный район непременно целым, а значит, должны выпустить гитлеровцев из этой ловушки и добить их потом в поле. А с другой стороны, именно окружение есть высшая форма оперативного искусства, его венец. Так как же вдруг взять и отказаться от этого? Нелегко было мне, военному профессионалу, воспитанному в духе стремления при всех случаях окружать противника, выходить на его пути сообщения, не выпускать из кольца, громить, – вдруг вместо всего этого пойти вопреки сложившейся доктрине, твердо установившимся взглядам. Взглядам, которые я и сам исповедовал.
