Все это грозит превратиться в длинную череду зловредных заклинаний, нагромождающих трудности на жизненном пути молодой женщины, но есть все же маленький просвет — судья временно принимает ее иск о наложении ограничительного запрета на ее мужа. Джоан удалось представить двух свидетелей в свою поддержку, в то время как Арантес попросту не пришел в суд. Что касается юридических аспектов их брака, то в отсутствие какой-либо прямой информации от заинтересованной стороны можно полагаться лишь на журналистские источники, которые, однако, противоречат друг другу. По словам Шона Смита, 10 августа того же года писательница также подала на развод, который вступил в силу 26 июня 1995 года вместе с определением единственной опеки над ее дочерью и другим судебным запретом в адрес бывшего мужа, на этот раз бессрочным. Но эти юридические детали развода не согласуются с информацией, которая была опубликована в 2000 году журналистом Питером Фироном
[161]: летом того же года Арантес, пожив в парижском пригороде Клиши в доме своего брата Юстино и оправившись от проблем, вернется в Эдинбург, чтобы заявить о своем праве. Он требовал получить право видеть дочь Джессику и установить порядок общения с ней, выставляя это условием согласия на развод. Поэтому возможно, что в 1995 году вместо судебного иска на развод писательница подала другое заявление, вскоре удовлетворенное, об обычном легальном разлучении супругов, поскольку британское законодательство, как и итальянское, признает обе правовые процедуры (хотя детали и практика ведения дела различны), и только в 2000 году она наконец начала планировать окончательное расторжение брака
[162].
Тот факт, что Роулинг позже вступила во второй брак, подтверждает, что развод — по обоюдному согласию или нет — тем не менее произошел и что в любом случае вследствие этого неизбежно были признаны права отца на общение с дочерью Джессикой. Это подтверждается также периодическими заявлениями Арантеса прессе
[163], что он общается со своей дочерью, а в 2008 году даже проводил с ней некоторое время на отдыхе.
В этот трудный период в жизни писательницы проглядывает новый луч света, когда после шести очень печальных месяцев, проведенных на Гарднер Кресчент-стрит, Джоан переступает через свою гордость и принимает деньги, которые ее друг Шон Харрис предлагает ей в кредит на какое-то время. Девушка располагает шестьюстами фунтами стерлингов и может наконец-то найти себе лучшее жилье, но вскоре обнаруживает, что она сделала расчеты без учета запросов арендодателя: во всех опрошенных агентствах недвижимости заученно отвечают, что их квартиры не сдаются в аренду людям, живущим на социальное пособие. Однако в последнем телефонном разговоре она замечает, что на другом конце телефонной линии голос звучит не устало-равнодушно, а извинительно. Прежде чем ее собеседница успевает повесить трубку, Джоан, уцепившись за этот слабенький проблеск надежды, как из пулемета выстреливает сериями объяснений, не давая нежному голосу возможности возразить. Со всей силой отчаяния девушка пытается сказать, что она — ответственный человек, который оплачивает счета, заботится о порядке в доме и просит только об одном — дать ей возможность доказать это. Речь ее кажется убедительной, потому как агент по недвижимости соглашается встретиться с ней в тот же день и показать ей две квартиры.
Так мама и дочка оказываются в доме 7 на площади Саут Лорн Плейс в теплой и чистой квартире, хотя и совсем без мебели. Но после всего пережитого это и в самом деле ерунда; вскоре Джоан обставила свое новое жилье разрозненными предметами мебели, подаренной ей Дианой и некоторыми друзьями.
В частности, среди этой мебели есть четыре разных стула для столовой, и никто в то время не предполагал, что самый удобный из них — и самый необходимый в долгие часы написания первых двух романов — станет семь лет спустя фамильной реликвией. После того как автор написала на подставке для ног, на спинке и сиденье «Гриффиндор», а также свой автограф, две молнии и фразу «Вы можете не находить меня красивым, но не судите по внешнему виду, — я написала „Гарри Поттера“, сидя на этом стуле…», 4 сентября 2002 года он будет пожертвован на благотворительный аукцион в пользу Национального общества по борьбе с жестоким обращением с детьми. На аукционе, организованном актрисой Джоанной Ламли и известным аукционным домом Christie’s, эта семейная реликвия уйдет за почти 15 000 фунтов стерлингов; позже она будет перепродана через eBay в 2009 году за значительную сумму почти в 20 000 фунтов стерлингов. Часть из них будет пожертвована благотворительной организации «Книги за рубежом», которая бесплатно рассылает книги в школы по всему миру. В марте 2016 года стул опять-таки вернется на торги в Нью-Йорк с сопроводительным письмом с автографом заголовка и подписью, подтверждающей его подлинность, и соберет на этот раз внушительные 278 000 фунтов, из которых 10 % будут пожертвованы анонимным фанатом на благотворительные цели.
Но даже если выглядит новое жилище изящнее предыдущей казармы и перед ним есть даже маленький садик, этот бытовой «шаг» не слишком удачен. Новое «обиталище» расположено в районе Лейт, портовой зоне на окраине Эдинбурга, которая вошла в черту города в 1920-х и была увековечена в конце 1980-х — начале 1990-х годов романом и снятым по нему фильмом «На игле»
[164]. В последние два десятилетия район качественно улучшился за счет строительства шикарных квартир, дорогих ресторанов и магазинов, но в те времена, когда Джоан переехала туда жить, бедность и деградация, ярко описанные в книге Ирвина Уэлша и в фильме Дэнни Бойла, все еще остаются отличительными признаками квартала. За годы тэтчеризма сначала сильно выросла, а потом стала хронической безработица среди рабочего класса; к тому же молодые шотладцы воспринимают себя как британских граждан второго сорта. В пригороде, где поселилась Джоан с ребенком, нет никаких общественных, развлекательных или развивающих учреждений, которые есть в районах проживания среднего класса. В те годы в подобных районах наблюдается взрывное потребление героина, часто вперемешку с алкоголем, что кажется людям временным убежищем от жизни, лишенной всяческой перспективы. Более того, тогдашнее близорукое правительство консерваторов не торопится проводить — и до 1986 года не проводит — политику распространения одноразовых шприцев, что даст в течение последующих двух десятилетий ужасающий прирост случаев инфицирования ВИЧ и гепатитом С тех, кто умудрился ранее не погибнуть от передозировки наркотиков.
