Создавалось впечатление, что в академии действительно может найтись тот, от кого понадобится такая сложная и сильная система защиты.
Впрочем, первая задача этой системы — полагаю, не защитная. Нет смысла делать такие сложные конструкции, если достаточно просто поставить за дверью прановую стену и отмечать любые ее колебания, когда кто-то ее касается. Или вовсе сделать ее непробиваемой, насколько это возможно, а для директора, думаю, это более чем возможно.
Так что первоначальная задумка этих оранжевых зверей — скорее всего, наблюдение и только потом — защита.
И все равно я почувствовал, как в левой руке практически сама собой возникла рукоять лука. Даже не рукоять — так, намек на нее, твердый предмет продолговатого сечения, сияющий ярко-фиолетовым сквозь неплотно сжатые пальцы. Но я прекрасно понимал — мне понадобится буквально половина секунды на то, чтобы произвести первый выстрел. Четверть — на то, чтобы выстрелили из кулака вверх и вниз плечи и еще четверть — на то, чтобы рывком дернуть на себя тетиву и отправить в полет с горизонтально развернутого лука сразу две стрелы. Да, нормально растянуться с такого положения у меня не выйдет, ну да и лук у меня никак простым не назвать. Я даже не вполне уверен, что ему вообще нужно, чтобы я его растягивал — или я это просто делаю по привычке и потому, что сам считаю, что так делать нужно. Может быть, мне и лук-то не нужен на самом деле, даже очень возможно что не нужен — ведь я своими глазами сейчас вижу прановых зверей, которые неизвестно кому принадлежат и неизвестно из чьей праны созданы, но при этом они ни к кому не привязаны. Возможно, и я смогу когда-нибудь избавиться от лука и посылать свои стрелы в полет одним лишь усилием воли — как делали это Ратко со своими Клинками.
В любом случае, даже если я дерну тетиву коротким рывком, и стрелы не полетят — свалятся с лука, — каждая из них будет заряжена плотно набитой праной, и на таком-то расстоянии я не промахнусь.
И звери будто бы это поняли. Не дойдя десяти метров до меня, они остановились и совершенно спокойно, будто ничего не происходит, сели на задницы. Пума даже хвостом свои лапы обмотала, как домашняя кошка, и принялась пялиться куда-то в потолок.
Зато медведь, не сводя с меня взгляда, открыл пасть и…
Заговорил.
— Доброго вечера, Серж. Что занесло вас сюда в такой час?
Голос, конечно, звучал совершенно незнакомо, но это не удивительно — скорее удивительно, что он вообще звучал из этого существа! Неужели его создатель натурально конструировал ему легкие и голосовые связки, которые совершенно не нужны ему сами по себе и служат только цели воспроизводства звука? Или все намного проще и сложнее одновременно и создатель просто знает какие-то совсем уж невероятные методики передачи через прановые кострукции самого звука?
Зато вот над вопросом кто он, этот создатель, даже думать особо не пришлось. Знает меня по имени, вежливый, да еще и с праной ранее никогда не виданого цвета.
— Здравствуйте, директор. — ответил я, волевым усилием расслабляя руку и заставляя едва начавший формировать лук исчезнуть. — Это же… Директор?
— Директор. — усмехнулся голос, хотя морда самого переливающегося медведя осталась недвижимой. — Он самый.
— Директор Вагнер, у меня… У меня есть крайне важная информация, которой я могу поделиться только с вами.
— Вот как? И что же это за информация?
Я на всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что за время, что я был поглощен созерцанием оранжевых прозрачных зверей, никто не вошел в холл, никого не увидел, но все равно понизил голос и только тогда ответил:
— Это касается АГАТа и Келли Чемберс.
Медведь на какую-то долю секунды даже потерял четкость, расплывшись в пространстве, как клякса рыжих чернил по мокрой бумаге — видимо, так сильно поразило директора услышанное. Правда он тут же взял себя в руки, и четкость пранового зверя моментально восстановилась.
— Проходи. — ответил мне директор через медведя, звери встали и разошлись в стороны, открывая мне проход дальше. — Лифт помнишь где?
— Найду.
— Тогда жду тебя наверху.
И звери, потеряв форму, рассеялись в пространстве волнами оранжевой светящейся праны так же быстро, как сгустились из ниоткуда, когда я только вошел в холл.
Я остался один. К счастью, здесь при все желании нельзя было бы заблудиться, поэтому я спокойно пересек весь холл, добрался до лифта, вошел в кабину и нажал на кнопку с цифрой шесть.
Я ожидал, что директор встретит меня либо прямо возле дверей, либо будет, как и в прошлый раз, сидеть за столом — в общем, что он окажется на виду. Но это не случилось.
Я вышагнул из лифта и оказался в совершенно пустом кабинете. Пустом в смысле, что во всем обозримом пределе не было видно хозяина, а не в смысле интерьера. Уж что-что, а интерьер как раз здесь был самый что ни на есть… директорский.
В предыдущий раз, во время визита с Персефоной, смотреть по сторонам как-то не получалось — я был больше сосредоточен на том, чтобы слушать, что говорят обо мне, нежели на том, чтобы смотреть, что меня окружает.
Зато сейчас, пока директора нет, я мог это наверстать.
Основную часть я все же успел выхватить еще в первое посещение — балкон-антресоль, ведущая к огромному окну, высокие книжные полки, плотно набитые книгами, и огромный тяжелый стол прямо под балконом.
Но этим интерьер на ограничивался. Недалеко от меня, то есть, почти вплотную к выходу из лифта, распогалось четыре удобных глубоких кресла, перед которыми стоял невысокий, по колено примерно, столик, заваленный различными журналами — не иначе, для тех, кто ожидает директора, как ожидаю сейчас я.
Чуть в стороне стоял огромный, высотой мне по грудь, пожелтевший то ли от старости, то ли от дизайнерской задумки, глобус на массивном деревянном основании, которое сгодилось бы и для иной осадной машины, не то, что для жалкого глобуса.
Пять метров, разделяющие лифт и директорский стол были уложены зеркальной черной плиткой, в которой отражались стены, кресла, глобус, потолок — все, что было вокруг.
Кроме меня.
Это оказалось настолько странным, что я даже поднял руку и помахал ею, не сводя взгляда с плитки у себя из-под — нет, я не ошибся. Никакой реакции. Даже намека на движение нет. Будто никакая это не зеркальная плитка, а просто затененное стекло, с той стороны которого — еще одна точно такая же комната, только уже без меня.
— Фелтанитовая плитка. — раздалось откуда-то со стороны директорского стола.
Я поднял голову. Директор уже сидел за своим столом, поставив локти на столешницу, переплетя пальцы и положив на них подбородок. Тому, что его очки, как обычно, бликовали, не позволяя разглядеть глаза, я уже даже не удивлялся.
— В общем-то, просто зеркало, сочетающее в себе тонировку, закаленное стекло и слоей амальгамы с добавлением фелтанита. Так как фелтанит позволяет видеть прану только при взгляде с одной стороны, а здесь он ориентирован ровно противоположным образом, активную прану плитка не отображает.
