— Болит?
— Угу.
— Я не только про руку, — Людвиг смотрел в глаза. — Сам знаю, каково тебе. Если нужно поговорить…
— Нет.
— Если захочешь, я рядом, — рыцарь похлопал по плечу и подошёл к сумке, роясь в содержимом. Даже не спросил разрешения. — Я возьму твою запасную рубашку?
— Угу.
— Спасибо, брат. У меня просьба к тебе. Несколько человек ранено. Ты поможешь?
— В моём состоянии?
— Больше некому, Эйни. Посмотришь? — Людвиг натянул рубашку и набросил сверху ремень с мечом.
— Ладно.
— Спасибо. Столько дел сегодня, а я даже не уснул, — рыцарь вышел и придержал дверь, чтобы не хлопнула.
Этому лесорубу досталось. Топор раздробил локоть. Вряд ли бородач когда-нибудь сможет согнуть руку. Но он не издал ни звука, пока Эйнар чистил рану и делал перевязку, лишь слёзы текли на бороду. Жена, здоровенная бабища, держала мужа за плечи.
— Вы её не отрежете? — спросил лесоруб.
— Посмотрим, — буркнул Эйнар. — Если к вечеру будет вонять, то… кх, — он провёл ребром ладони по столу.
Резать точно не придётся, но пришлось помазать рану средством Берны, чтобы не было гноя. Но нечего их радовать. Бородач и жена обнялись, настало время следующего. Парень, который едва начал бриться, рыдал, обхватив выбитое из сустава плечо. Это легко, было много практики.
— Кто тебя так?
— Стрелял, отдача сильная, — сквозь слёзы сказал пострадавший. — Будет больно?
— Чудовищно больно, — заверил Эйнар.
Парень обмяк, но сознание не потерял. От усилия заболела собственная раненая рука. У остальных раны легче, в основном ушибы и царапины. Бандиты настолько истощены, что не могут бить в полную силу. Тем лучше. Можно, наконец, идти спать.
Едва он лёг, как началась пальба. Вот и уроки стрельбы, теперь об этом знают все. Но, может, разбойники испугаются и больше сюда не сунутся? Спать невозможно, Эйнар то и дело возвращался мыслями к прошедшей ночи. Он ждал, когда придёт раскаяние и жалость к мёртвому парню, но ничего не было.
Он вышел наружу и немного прогулялся. Священник читал проповедь нескольким собравшимся, в основном раненым. Лучше обойти злыдня как можно дальше, но рядом с ним сидел поводырь. Откуда бродячий священник знает погонщика боевых машин? И как паренёк открыл дверь, которую сделали в Райдзин Технолоджи? В армии Левиафана и его Детей все машины из Риттер Инкорпорейтед, это известно каждому антруберу.
— Все мы ошибаемся, — у слепца сильный голос, его слышно издалека. — Такова наша природа и мы обречены совершать ошибки, а иногда и повторять. Лишь Спаситель не может ошибаться. Он говорил, что если человек оступился, помоги ему, если он совершил ошибку, то поправь, но не обвиняй, иначе всё повторится. Спаситель велел людям не только прощать друг друга, но и себя. Чрезмерное раскаяние может превратиться в клетку, из которой нельзя выбраться.
Он откашлялся и громко харкнул на землю.
— Спаситель любит всех своих детей и не желает им зла. Однажды Он предстал перед людьми воочию. Люди возрадовались, узрев Его, и начали возносить Ему хвалу, но Спаситель остановил их. Разве вы не видите, изрёк Он, что это я восхвалять вас должен. И начал Он восхвалять людей и возрадовались они ещё больше.
Поводырь посмотрел на Эйнара и что-то прошептал слепцу на ухо. Тот нахмурился.
— А теперь идите, добрые люди. Идите с миром.
Редкие зрители разошлись. За деревней раздался ещё один залп, довольно жиденький.
— Если ты храмовник, признайся сразу, — сказал священник.
— Я не храмовник, — ответил Эйнар.
— Значит, антрубер. Тем лучше, у грабителей руин есть хоть какая-то порядочность. Васур рассказал о вчерашнем.
— Он умеет говорить?
— У тебя память ещё хуже, чем у меня. А я точно помню, что упоминал об этом.
— И что он рассказал?
— О забытых людях в древнем бункере. О погибших ночью. Другие смертны, да. Но я не другой, я буду жить всегда.
— Что?
— Знает, от тупых вопросов люди тупеют, — слепец нахмурился. — Васур иногда говорит стихами. Мальчик расстроился. Этот мир несправедлив для таких, как он.
— Не только для него.
Священник хмыкнул.
— Так и есть. Я потратил всю молодость, говоря людям об ошибках Старого мира. Пока не понял, что никто не знает, что это за ошибки. Но они повторяются, а я видел слишком… не смейся.
— Я не смеюсь, — сказал Эйнар.
— А я видел слишком много трупов в своё время. Каждый из них считал, что прав именно он, но правда не всегда может спасти жизни. Те люди, что напали… у них своя правда, раз они готовы умирать за неё.
Васур отворачивался и пялился в землю, как стеснительный ребёнок. И как он видит через эти заросли волос?
— Он разбирается в руинах.
— Ты тоже.
— Он открыл дверь.
— Это не преступление, — слепец хохотнул. — По крайней мере, до тех пор, пока она кому-нибудь не принадлежит.
— Ты меня услышал. Вам надо быть осторожнее. Я рад, что ты не грозишь мне и ему костром, но твой поводырь — погонщик боевой машины. Если о нём донесут…
— А кто донесёт? Пепельники не боятся старинных теков, они живут с ними с детства.
— Мог донести я.
— Тогда бы он с тобой не пошёл, — священник потрепал Васура по плечу. — Он ходит только за добрыми сердцами.
Эйнар засмеялся.
— Что-то он так себе разбирается в людях.
— Ты заперт в клетке своей вины. Прутья настолько толстые, что даже я их вижу. А ты за ними не видишь ни хрена. Ты ещё больший слепец, чем я.
Несёт какую-то чушь.
— Просто будьте осторожны, — Эйнар поднялся и отряхнул штаны.
— Мы и так осторожны, антрубер. Но спасибо за заботу.
Глава 7.8
Уши болели от ружейного огня, глаза слезились от дыма, но воспоминания о первом бое почему-то не возвращались. Но они вернутся, в самый неподходящий момент.
Лесорубы ощетинились копьями и изображали какое-то подобие фаланги, а те, кто мог попасть в сарай хотя бы с десяти шагов, стреляли из мушкетов. Нечего и думать о втором залпе, мало кто может перезаряжать оружие без ошибок: у большинства не получается отмерить нужного количества пороха на полку, они постоянно задевают друг друга локтями, а один так закинул в мушкет десять пуль подряд.
— Ведут себя ещё хуже, чем ночью, — пожаловался Людвиг.
Они с Дитрихом отошли в тень, поесть и отдохнуть. Одолженная рубашка провоняла потом и горелым порохом. Надо попросить кого-нибудь нагреть воды, чтобы помыться. Ханна наверняка придёт вечером поболтать и нужно бы заранее придумать, о чём говорить.
