— Как знать, мой друг, как знать.
Консул помог сесть на скамейку. Кто-то из слуг подал воду.
— Эх, не подумал. Надо было дать тебе другое оружие.
Алек подобрал лежащий на земле меч Людвига. От столкновений с чёрным клинком кромка испортилась. Некоторые зазубрины настолько глубокие, будто кто-то бил по лезвию зубилом. Такое не заточить, проще отдать на переделку.
— Не расстраивайся, я прикажу восстановить, станет ещё лучше, чем раньше.
Людвиг потянулся к сумке. Сейчас или никогда. Сначала поговорить, и если Младший в очередной раз откажет, придётся рассказать о Сети. Каким бы убийцей ни был Левиафан, другой убийца не имеет права его осуждать.
— Ты бы меня всё равно не победил. Но мне нравится твоя техника, не единого лишнего движения или суеты, всё строго по делу. Мне есть чему у тебя поучиться. Покажи-ка свой удар по кисти. Со стороны, я хочу рассмотреть внимательнее. Эй ты! Нет, вон ты.
Алек показал пальцем. Слуги расступились как можно дальше от указанного парня.
— Возьми меч.
— Я? — слуга выпучил глаза.
— Ну кто ещё? — Алек снял со стены оружие и кинул парню. Тот не смог поймать. — Растяпа. Подбирай!
Консул почесал лоб.
— Твой клинок уже негоден. Вот, возьми мой.
Людвиг взял чёрный меч. Очень тяжёлый, весит как двуручник, но сбалансирован. Клинок слишком длинный, нужно привыкнуть. Уставшее от боя запястье ныло.
Слуга подходил поближе. У него обычный меч, без нормальной защиты для кисти.
— Может дать другое оружие? Как бы его не поранить.
— Не поранишь. Теперь показывай, я запоминаю. Ты, — консул посмотрел на слугу. — Бей.
— Не бойся, я буду осторожен, — сказал Людвиг.
Но не вышло. Глаз опять обманул с расстоянием и, вместо того, чтобы обозначить удар в кисть, длинный тяжёлый клинок ушёл чуть дальше и распорол парню предплечье. Слуга выкрикнул и уронил оружие.
Людвиг склонился над раненым.
— Дерьмо Вечного, друг, извини, я не хотел. Есть бинт? Давай перевяжем. Просто царапина, всё заживёт.
Парень сжал губы, но больше не кричал. Он смотрел на Алека вытаращенными от ужаса глазами.
— Вот это я понимаю, удар, — консул захлопал в ладоши. — Рефлекс. Я запомнил. Надо кого-нибудь другого позвать, я на нём проверю.
— А что делать с ним? — Людвиг показал на слугу.
— С этим? Да не расстраивайся, у меня их много. Можешь добить.
— Нет, пожалуйста, — взмолился слуга. — Не надо, прошу!
— Я не буду его убивать.
Алек посмотрел с удивлением.
— Почему? Просто прикончи его и продолжим. Ты же хотел со мной кое о чём поговорить.
— Да, но… — Людвиг почесал затылок и вздохнул. Что он делает? — Так нельзя.
Консул перестал улыбаться.
— Друг мой, скольких ты убил в Акире?
— Я…
— Не утруждайся, я помню. Шериф насчитал не меньше десятка. А судя по твоему хладнокровию, этот десяток не первый. Кого попало не назовут Потрошителем из Акиры. Кстати, это твоё новое прозвище.
— Это были бандиты, — сказал Людвиг. — Они…
— Ты так потоптался на голове у юного Сэйбинга, что раздавил ему череп. А ему было всего девятнадцать, и он подавал большие надежды. Друг мой, не заставляй меня думать, что ты лицемер, — руки Алека затряслись. — Ты тот ещё убийца, так чего воротишь морду? Ты же рыцарь Огненной кавалерии. Этот кусок дерьма — раб, я могу с ним делать всё, что захочу. Сам убью.
— Нет, ты не можешь…
— Я не могу? — Маленький Левиафан открыл рот от изумления. — Говоришь, что я чего-то не могу? Ты, — он обернулся и посмотрел на очередного слугу, бледного темноволосого парня. — Подай мне воды!
Слуга подошёл с кувшином в руках. Алек отпил прямо из горлышка.
— Ты говоришь мне, что я чего-то не могу? — он достал кинжал и ткнул парня в живот.
Слуга согнулся, застонал и рухнул в траву. Остальные вытянулись в струнку, стараясь не смотреть на умирающего.
— Я был о тебе лучшего мнения. Ты такое же лицемер, как и они. Ты! — он показал пальцем на служанку.
Девушка, стоявшая неподвижно, лишь чуть дёрнулась, из её глаз побежали крупные слёзы. Но она не издавала ни звука.
— Подойди сюда и встань на колени.
Она подошла на дрожащих ногах и опустилась рядом с погибшим.
— Высунь язык.
— Прекрати! — выкрикнул Людвиг.
— Одного не могу понять, ты же такой же убийца, как и я. Я уж думал, что нашёл родственную душу.
Служанка стояла на коленях и дрожала, но язык не убирала. Маленький Левиафан склонился над ней с ножом в руках. Людвиг вспомнил то утро, когда била гроза, лил дождь, а Ханна сидела, обнимая умирающего отца.
— Тогда почему ты себя ведёшь, будто лучше меня?
— Мне доводилось убивать невиновных. Но больше я этого не допущу. Может я такой же убийца, но не такой безумный психопат, как ты.
Людвиг поднял чужое оружие. Пора умирать. Алек подошёл ближе. Нет ни единого шанса против него. Но иначе нельзя, Эйнар бы понял.
— Значит, я безумный психопат?
Людвиг даже не понял, с какой стороны пришёлся удар. Маленький Левиафан был так быстр, что его силуэт размывался в воздухе. Всего один толчок и вот Людвиг лежит на траве, а Алек нацеливает нож на горло.
— Друг мой, ты, кажется, не понимаешь, кто я. Я психопат? Да. Знаешь, сколько я убил? Пятьсот восемьдесят четыре человека! И знаешь, что самое смешное? Мне нельзя останавливаться.
Он убрал нож.
— Я убиваю с того дня, как Бешеный Бык разбил саркофаг моего папочки и вытряхнул оттуда все косточки. Я должен казаться самым жестоким убийцей во всём мире, иначе я труп. Тут всё кишит шпионами и врагами, они все ждут промаха с моей стороны. Да у Близнецов здесь больше власти, чем у меня! Знаешь, почему генерал Стоун и его Совет держат такого, как я? А потому что им нужен свой ручной пёс, свой собственный палач. Потому что для власти нужно запачкать ручки, а они этого боятся. Они хотят, чтобы все эти убийства ассоциировались со мной, а не с ними. Они хотят выйти чистенькими. А ты знаешь, что кровь с рук никогда не отмывается? Мои руки всегда в крови, — он обернулся и посмотрел на девушку, которая так и стояла с высунутым языком. — Дура, язык убери и принеси мне воды.
Она тут же вскочила и подала ему кувшин. Алек пил, заливая подбородок.
— Они хотят, чтобы так всё и осталось, чтобы избавиться от меня, когда наконец получат полную власть. Они позволяют мне дарить только смерть, но не жизнь. Я даже не могу никого пощадить, но зато могу убить любого. Но знаешь что? Эти чистюли не понимают, что люди чувствуют фальшь и лицемерие. Что армии милее такие психопаты, как я, а не чистенькие политики, вроде них. Потому что я честнее. А кровь не смывается, даже если она нанесена чужими руками.
