Алек кивнул и постучал Людвига по плечу обухом влажного от яблочного сока ножа.
— Именно. Только война. Ты вряд ли слышал о Древнем Риме, но я тщательно изучал его историю, как и отец. Для него Древний Рим был тем же самым, что Старый мир для тебя. Могущественная империя, воевавшая всё время своего существования. И что случилось? Рим пал, а на его руинах построили новый мир, ставший более могущественным. Вот только он тоже пал, а мы до сих пор живём на его останках. И что же? Они опять хотят воевать.
Консул отбросил недоеденное яблоко.
— Я никогда не понимал, зачем повторять эту бессмыслицу? Последние полтысячи лет кто-то постоянно пытается строить новый мир, будто только он знает, как это сделать! Сейчас даже никто не помнит имена этих строителей. Терциум думал, что надо всё забыть и создать мир с нуля, а потом просто подождать, чтобы всё пошло по плану. А отец считал наоборот, что вся сила в прошлом, что только предки умели жить в отличие от нас! Но в чём разница между их подходами, если всё сводится к войне? Знаешь, что я думаю, Людвиг?
— Нет.
Алек захихикал.
— Извини, это риторический вопрос. Есть факт. У меня самая сильная армия, есть боевые машины, есть работающие технологии. Никто неспособен захватить Шреклих, даже если Бешеный Бык объединится с Близнецами и будет трахать их своим робочленом. Но раз я неуязвим, зачем мне весь остальной мир? Мне плевать, что происходит за границами, у меня своё государство, в котором нужно навести порядок, а не пытаться изображать Римскую империю или какую-то фашистскую утопию, которую придумали в Терциуме. Пусть люди идут тем путём, каким хотят. А если от меня будут требовать следовать какому-то пути, я превращу их в пепел!
— Господин консул, всё готово, — сказал доктор.
— Ещё немного, — Алек закрыл ножик. — Но когда я поговорил об этом с генералами, они… о нет, они не засмеялись, я давно отучил всех смеяться надо мной. Они просто меня проигнорировали. Они думают, что правда только на их стороне… а я не знал, прав я или нет. В общем, разговор кончился ничем, а я вернулся к своей роли Маленького Левиафана. Знаешь, мне очень помогает то, что я не чувствую боли других людей. Может потому что я всегда думал, что мёртв? Мне не жалко кем-то пожертвовать, будь это армия, рабы, слуги или друзья. Когда я увидел тебя, то подумал, что ты такой же хладнокровный убийца, а отчёты из Акиры это подтверждали. Но вчера ты вступился за незнакомого тебе человека. Ты другой, и я об этом задумался.
— Господин консул, — дверь приоткрыл легионер. — Вас срочно хочет видеть Совет.
— Шли их к чёрту, — Алек отмахнулся. — Совет Директоров, ублюдки, им недолго осталось. Скажу честно, я пытался освободить твоего друга сразу, как ты попросил. Но не вышло, он уже был приговорён. Я хотел его помиловать, но оказалось, что не могу. Совету нужен Левиафан, а не справедливый правитель. Им нужен палач. Они хотят, чтобы я дарил смерть. И тогда я понял, что я никогда не смогу подарить кому-нибудь жизнь, не смогу повлиять ни на что, а буду наблюдать за очередной бессмысленной войной. А ты заступился за какого-то раба, и я… я не стал его убивать… я почувствовал себя живым. Знаешь, что я понял? Что я хочу делать то, что хочу, а не то, что мне говорят. И что больше ждать нельзя. Но эта сука всё испортила. Завтра я получу всё, но ценой своего обещания. И впервые меня это печалит. Но я не могу повернуть назад, только не сейчас. Ставки сделаны, отступать поздно. Завтра я сделаю последнее кровавое дело, иначе всё будет впустую.
Он поднял указательный палец и дотронулся до лица Людвига.
— Я не буду извиняться, я не заслужил прощения. Но я оставлю тебе подарок. Не для того, чтобы искупить, нет… но ты натерпелся. Завтра всё изменится. Или я буду жить в мире, который живёт по своим правилам. Или сдохну. Но по-старому не будет никогда. Скажу тебе одну вещь, хотя знаю, что надоел. Говорят, что Старый мир умер. Это ложь. Старый мир умирает до сих пор, а Новый поддерживает его агонию и умирает вслед за ним. Однажды Новый мир тоже погибнет, тогда на его руинах родится ещё один мир. А может оба мира сгинут окончательно. Знаешь, что такое Старый мир? Это ненависть. Мир, заключённый в клетку ненависти, из которой невозможно вырваться. Но я попробую.
Алек встал и поклонился.
— Прощай, мой друг. Я хотел, чтобы всё было иначе.
Он ушёл.
— Больно не будет, — сказал мрачный доктор, показывая большую иглу. — Чуть-чуть пощиплет.
Он солгал. Было чудовищно больно, но Людвиг потерял сознание быстрее, чем успел закричать.
Глава 9.9
Эйнар валялся на кровати. После нескольких дней на холодном земляном полу это казалось чудом. На ужин вместо варёных помоев дали кучу жареного мяса и пива, за которое не пришлось ни с кем драться. В этой тюрьме намного проще, жаль только, что это ненадолго.
Вставать не хотелось. Встанешь и начнётся день, последний, хотя таких последних дней накопилось достаточно. Вот бы лежать, вытянув ноги и положив руки под голову, радуясь, что в уютной комнате не пахнет мочой, потом и дерьмом.
Но две крепкие женщины вырвали Эйнара из удобной кровати и затолкали в горячую воду. Похоже, Левиафанчик привык убивать только чистых и пахнущих мылом юношей, а не заключённых, потерявших человеческий облик. Женщины справились с мытьём на отлично и настала очередь для стрижки и бритья. Мерки сняли ещё вчера, поэтому грубый портной принёс готовый костюм. А ещё подали старый кожаный жилет, почищенный и залатанный. Промыли даже сетку штурмовой брони, скрытую в подкладке. Но здешнее оружие легко пробьёт и такое.
Двое легионеров повели его узкими коридорами, без пинков и ругани.
— Этот бой — честь для тебя, варвар. Тебя прикончит сам консул.
— Просто вне себя от радости.
Солдаты захихикали и даже не стукнули.
— Если будешь умело драться…
— Он меня отпустит? — Эйнар хмыкнул.
Легионеры засмеялись.
— Отрежет язык и яйца после твоей смерти, а не до.
— Учту.
Остатки хорошего настроения от постели, горячей воды и сытной пищи тут же испарились.
Они шли к главной башне. Чем ближе вход, тем меньше оставалось решимости, а комок в горле становился твёрже. Теперь только собраться с мыслями и идти. Если повезёт, всё закончится быстро. В конце концов, он же сам влез, куда не нужно.
* * *
— Милорд, вас просили разбудить пораньше! — раздался голос прямо у уха. Это Готфрид, новый слуга, трясёт за плечо перевязанной рукой.
Людвиг проснулся и почувствовал голод, настолько сильный, будто не ел неделю.
— Встаю, — он поднялся и протёр лицо. Что-то не так.
— Я принесу завтрак.
Что-то изменилось. Почему он в своей комнате? Последнее, что Людвиг помнит, как доктор всадил в голову здоровенную иглу. Кто-то снял повязку. Надо попросить Готфрида, чтобы помог сделать новую, а то вид опухшего синего века вгонял в тоску. Но дело не только в повязке, неужели…
