— Ты наблюдателен. Я был ранен, у меня в ноге застряла пуля, но не надейся, что это помешает мне.
Конте тяжело вздохнул. Сам он, в отличие от спутника, ненависти не питал, чувствовал разве что злость, вполне обоснованную и оправданную ярость, но не более того, и поведение извечного врага было ему все-таки непонятно.
— Почему ты так ненавидишь меня, Альфа? Только не неси вновь чушь о своей украденной удаче — это слова ребенка, а ты далеко не ребенок. Я даже… — он немного склонил голову набок, всматриваясь в собеседника, — Я даже не считаю тебя вполне сумасшедшим, говоря откровенно. Ты кажешься совершенно нормальным во всем… что не касается меня, но почему?
Молле загадочно улыбнулся, продолжая безмолвно шагать вперед. Он знал, куда направляется, уже видел впереди просвет между домами — небольшой переулок, где намеревался положить конец своему извечному противостоянию с Домиником Конте, и ощущал, что мокой в его душе ждет этого мига с таким же нетерпением, как и он сам.
— Я привык ненавидеть тебя, Ник, — они уже подошли к повороту, оставалось несколько шагов, когда он неожиданно вновь подал голос, — Привык желать тебе смерти, привык пытаться убить тебя… Если не станет этой ненависти, что мне останется? — он остановился и внимательно глянул на явственно растерявшегося спутника, — Убив тебя, я почувствую удовлетворение, Доминик, удовлетворение и… пустоту. У меня есть цель, я иду к ней, но я не знаю, что буду делать, когда цель будет достигнута. Ты спрашиваешь, почему я ненавижу тебя, так вот тебе мой ответ — это привычка. Я не могу от нее избавиться, да и, признаться, не хочу избавляться… Все-таки, — на губах преступника неожиданно сверкнула жестокая улыбка, — Ты и в самом деле украл мою удачу, тирвас.
Доминик не ответил. Он говорил с сумасшедшим, слышал в речах Арчибальда Молле откровенное безумие и, одновременно, испытывал странное ощущение, что Альфа и сам понимает свое сумасшествие, понимает и объясняет его. Причем объясняет вполне логично.
Они свернули в переулок; Конте прошел несколько шагов и, остановившись, резко повернулся к своему извечному врагу.
— Убив меня, ты умрешь сам, — он говорил негромко, но очень весомо, давая понять, что слова его не являются шуткой, — За все, что ты натворил… тебя не отправят больше на пожизненное, Арчи, тебя ждет смертная казнь.
— И прекрасно! — Альфа всплеснул руками, и весьма красноречиво размял кулаки, — Я не хочу возвращаться в тюрьму, Ник, я предпочту смерть заключению. Но убив тебя, я исчезну… меня не поймают, — он решительно шагнул вперед.
Доминик не шевельнулся, внимательно следя за его приближением.
— Я не стану стрелять в тебя — я держу слово, — Арчибальд широко улыбнулся, медленно занося кулак, — Силы наши равны, Ник. Я в тюрьме стал сильнее, а ты… не перестал быть удачливым.
От первого удара Доминик уклонился легко — в конечном итоге, то, как противник поднимает руку, заметить он успел, — и, не желая медлить, поспешил ударить сам.
Альфа увернулся, проскальзывая мимо его кулака и, не тратя больше слов, мгновенно сократил расстояние, стараясь сделать противостояние более тесным, надеясь, должно быть, добраться до горла неприятеля. Последний же, не желая позволять ему этого, отбивался изо всех сил, ускользая от ударов и пытаясь не позволить загнать себя в угол.
Давалось ему это, надо признать, не просто — Молле не лгал, говоря, что в тюрьме прошел хорошую школу, научился драться куда как лучше, чем прежде и, если там он способен был стоять один против пяти, то сейчас выходил один на один с равным себе, но менее искушенным в этом деле противником. Кроме того, на стороне Альфы была застарелая ярость, глухая ненависть, которую он умело облекал в силу, а может и что-то еще, что-то странное, непонятное его противнику, но, вне всякого сомнения, придающее ему дополнительной мощи.
Доминик с бессильной злостью сознавал это, видел, что противник превосходит, теснит его и порою ловил себя на мысли, что дерется сейчас как будто против двоих, а не против одного. Он напоминал себе, что ему надо лишь продержаться до появления друзей, что вчетвером с Альфой они все-таки справятся, но, безнадежно проигрывая, начинал сомневаться, что сумеет сделать это.
Арчибальд был легче, казался не таким сильным и, тем не менее, превосходил его. Конте порой казалось, что этот человек сделан из стали — все его тело чудилось монолитным куском несгибаемой силы и противостоять ей было почти невозможно.
Он неловко дернулся, и руки преступника сомкнулись на его горле. Дыхание сразу перехватило.
Доминик попытался сбросить руки Молле, попытался оттолкнуть его, ударить… все было бесполезно. Темные глаза напротив пылали злым торжеством, сильные руки на шее сжимались все сильнее, звуки вокруг путались и куда-то уплывали, а помощь все не шла.
Мужчина хотел, было, пнуть противника, но почувствовал, что не может поднять ногу, хотел ударить его — и не сумел шевельнуть рукой.
Альфа одерживал верх, Альфа убивал его, убивал в двух шагах от людного проспекта, а он ничего не мог поделать, он не мог даже крикнуть, чтобы позвать на помощь!
Перед глазами потемнело — Доминик терял сознание, Доминик умирал и, сознавая это, не находил уже сил оказать сопротивление, хотя еще отчаянно боролся.
Но прошла секунда — и силы окончательно покинули его. Он еще цеплялся своими холодеющими от страха руками за руки врага, пытался разжать их, он напоминал себе, что надо продержаться… все, казалось, было напрасно.
Он не услышал быстрых шагов по проспекту; не увидел вбежавших в проулок людей. Он не расслышал взволнованного возгласа Дерека, и не сумел различить, как тот, не раздумывая, метнулся вперед и, не заботясь о собственной безопасности, изо всех сил толкнул убийцу в грудь.
Воздух сплошным потоком вошел в легкие. Доминик закашлялся и, хватаясь за освободившееся горло, растирая его, упал на колени, не в силах устоять на подгибающихся ногах, тяжело дышащий и жадно ловящий воздух ртом.
Прямо перед ним замер, выпрямившись, как струна, не менее тяжело дышащий Тедерик, стискивающий руки в кулаки.
Чуть поодаль стоял совершенно растерянный, недоумевающий Арчибальд, пораженно глядящий на собственные руки.
«Кольцо!» — внутренний голос обжег его; тень внутри задергалась, потянула его куда-то, — «Мальчишшка! Мое кольцо! Его рука! Беги!»
Он попятился, плохо понимая, что происходит, практически не сознавая собственных действий, недоуменно переводя взгляд на теряющегося прямо на глазах Дерека.
— Кольцо… — слетел с его губ потрясенный шепот.
«Ухходи!» — мокой тянул его прочь, перехватывал контроль над его телом, и Альфа, отчаянно сопротивляющийся ему, понял, что на два фронта сражаться сейчас он не может.
— Чертов мокой! — сорвалось с его губ злое рычание, и мужчина, не дожидаясь, пока с него потребуют объяснений, бросился прочь, не в сторону проспекта, а в другую, туда, где проулок был перегорожен низеньким заборчиком.
