«Не ззнаю!» — огрызнулся мокой, — «Тебя… не кассаетсся! Верни мое кольцо, ты… обещщал…»
«Обещал, что верну кольцо после того, как убью Конте», — холодно отозвался Альфа и, вздохнув, неожиданно зашагал вперед по узкому проулку, намереваясь покинуть его, — «Сейчас они, наверное, уже в отеле… Убить в нем будет, конечно, трудно, но если постараться…»
«Не ссмей!» — подселенец дернулся с такой силой, что Арчи на мгновение даже сбился с шага, — «Опассно! Мое кольцо, мальчишшка… убей, убей! Ззабери… надень сссам!»
Теперь уже Арчибальд остановился по собственной воле, так и не покинув переулок. Брови его против воли поползли вверх.
«Надеть кольцо?? Оно же ослабляет тебя?»
«На твоем пальце… ссделает ссильнее!» — тень довольно зашипела, — «Ссила, долгожжданная ссила… он поххитил твою удаччу, а мальчишшка… мою ссилу…»
«Прежде сил тебе хватало и без кольца», — Арчибальд вздохнул и, опять прислонившись к стене, отвел одну руку немного в сторону, — «Итак, в отель идти ты мне не позволяешь. И куда же тогда? Их маршрут на этот раз мне неизвестен, и где искать ответы, я не знаю».
«Покажжу…» — отозвался мокой, — «Воззьми карту… покажжу… ее сссмерть!»
* * *
На востоке снова сгущались тучи. В небесах гремел гром, стучали редкие капли начинающегося дождя по туго натянутой парусине, и море за бортом начинало беспокоиться, волноваться, заставляя изрядно потрепанную за эти годы шхуну рыскать, сбиваясь с курса.
Впрочем, правильного курса не знал никто — даже сам рулевой терялся в догадках, изредка косясь на мрачную фигуру своего капитана.
Барракуда сидел на бухте каната, черный, как ночь, сидел, сгорбившись, бессильно опустив плечи и свесив руки, и смотрел в палубу. Близящийся шторм не волновал его, его уже вообще ничто не волновало и ничто не могло потревожить — он потерял самое ценное, что было у него в жизни, он потерял саму свою жизнь и не видел смысла сейчас беспокоиться за то, что от нее осталось.
Боцман, прекрасно понимающий состояние капитана, робко приблизился и, неловко замерев рядом с ним, неуверенно кашлянул.
— Капитан…
Рик поднял голову, окидывая его мутным взглядом. Лицо его было темным от боли.
— Он забрал их, Денби… — голос его прозвучал тихо, почти неслышно, однако, боцман сумел различить его и содрогнулся от ужаса. То, чего так опасались все они, наконец, свершилось… Он подозревал, боялся, что причина состояния капитана кроется именно в этом, но все-таки надеялся на лучший исход.
— Моих сыновей… — Барракуда продолжал говорить, и голос его дрожал, — Забрал моих детей, моих мальчиков, не сказав ни слова… Они просто испарились, а потом… — он прервался, проводя рукой по лицу, пытаясь скрыть горячие грубые слезы, — Потом он явился предо мною — как живой, словно бы сумел обрести плоть! — и сказал… сказал, что они живы, но я никогда больше не увижу их. Что они вырастут, не зная, кто их отец, не зная, кто их мать, что они будут жить много столетий спустя, но не сейчас и не здесь… Я не знаю, что он хотел сказать этим, — он с трудом сглотнул, а затем шумно втянул воздух, заставляя себя дышать против своей воли. Слов у него больше не находилось.
Боцман медленно покачал головой. Слов морского дьявола он тоже не понимал, да и мудрено было их понять — все-таки логика монстра неподвластна простому человеку, а логика монстра обозленного и подавно. Однако, необходимость хоть как-то утешить капитана Денби ощущал, только слабо представлял себе, как сделать это.
— Ну… капитан, ты утешай себя, что они все-таки живы. Он же сказал тебе…
— Как я могу ему верить?! — Барракуда вскинулся, сжимая кулаки и тяжело дыша, — С тех пор, как я нарушил его покой, он преследует меня, а после того, как изгнал, мечтает сломать, изувечить мою жизнь! Меня он не может тронуть из-за этого! — он вскинул правую руку, демонстрируя сияющее на пальце кольцо, — Но они были беззащитны, и он забрал их у меня! Довольно, Денби, хватит, я не могу больше… — он закрыл лицо рукой, и глухо продолжил, — Он сломал меня, он разбил меня, повозил мной по всем рифам и наделал во мне столько дыр, что я того и гляди отправлюсь на дно. Я не хочу, чтобы вы тонули со мной, — он отнял руку от лица; во взгляде его была решительность, — Покидайте корабль, оставьте меня. Скажи команде…
— Мы тебя не оставим, Барракуда, — один из матросов, случайно пришедшийся рядом и услышавший слова капитана, решительно вмешался в разговор, — «Гиена» — славная посудина, клянусь акульими кишками, и мы никогда не покинем ее! Если ты отправишься с ней на дно, то и мы последуем за тобой! — он возвысил голос, привлекая внимание друзей, — Верно?
— Точно! — разом рявкнули матросы, заставляя грот-мачту содрогнуться своим дружным ревом. Боцман, чрезвычайно довольный дружеским духом своей команды, панибратски положил на плечо капитану руку.
— Пусть ты и не поведешь больше нас в бой, Рик, но все же мы еще поборемся, мы дадим бой морскому черту! Но близится буря… — он окинул взглядом палубу, — Эй, салаги! Поправить панталоны и в бой — нас ждет крепкая свистопляска!
Барракуда безразлично улыбнулся. Он уже все решил для себя, он знал, что на сей раз удача уже не поможет ему, да и не хотел этого, говоря начистоту. Он знал, что «Гиена» — его красавица, его любимица «Гиена» доживает последние часы, как и он сам и, сознавая это, отправился медленным шагом по ее палубе, осматривая ее в последний раз и прощаясь навеки.
Шторм, между тем, приближался. Полыхали молнии, гремел гром и густились, мрачнели наверху тучи, застя светлый день и призывая на головы дерзких пиратов глубокую ночь.
Команда хваталась за ванты, команда удерживала паруса, мачты, рулевой пытался выровнять курс, а капитан, не обращая на все это внимания, все шел и шел по палубе.
Рука его любовно скользнула по борту, потеребила снасти… Он дружески похлопал по натянутой парусине и, горько улыбнувшись, отправился на нос.
Там он замер на несколько долгих мгновений, вглядываясь в воду и, внезапно, рассмотрев что-то там, среди пенной глубины, метнулся к мостику, поспешно забираясь на него.
— Пушки к бою!! — накрыл собою палубу его рев, и матросы, недоумевающие, переглядывающиеся, неуверенно направились выполнять его приказ. Воевать против волн и ветра ядрами казалось им безумием, было совершенным абсурдом…
Но не волн опасался капитан Барракуда, не вой ветра страшил его в эту минуту. Взгляд его был устремлен вперед, туда, где, раздвигая мутную воду, поднимаясь не то из недр морских, не то из самого Ада, медленно появлялось, восставая, жуткое чудовище, словно прибывшее в реальность из кошмарного сна.
Оно и вправду было похоже на гиену. Но морда его, гигантская, угрожающая морда с приоткрытой пастью, была усыпана острыми шипами; глаза горели дьявольским пламенем, а над ними виднелись рога. Оно открыло пасть и стали видны жуткие зубы, каждый величиной с грот-мачту, если не больше; оно шевельнулось — и море пошло огромными пенными валами.
